Эдвард Радзинский - Женившись — не забудьте развестись (сборник)

© Радзинский Э. С., 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Она дала ему номер своего телефона и просила звонить.

Кронов много раз собирался это сделать, но боялся, что будет тянуть по телефону скучные, глупые слова и все испортит. Поэтому он узнал в канцелярии адрес и все время бродил около ее дома.

Встретил он ее через неделю в университете. Это было в субботу. Сокурсники собирались отбыть в турпоход. Они сидели во дворе на рюкзаках и пели песню «Если б был я турецкий султан, я бы взял тебя в жены».

Они ждали Кронова, который в это время нес из профкома остроумный плакат:

«Не потеряем в лесу человеческий облик».

На повороте коридора у расписания стояла она.

Кронов остановился как вкопанный.

– Что ж вы не звоните, Дима? – сказала она.

Он забормотал какую-то глупость.

– Это невежливо, Дима. Вот и все.

Она поглядела на транспарант «Не потеряем в лесу человеческий облик» и не спросила: «Какой дурак мог выдумать эту тупость?» (как спросила бы потом, через пару лет).

Но улыбнулась, и очень нежно. Потом посмотрела на его ковбойскую шляпу и не спросила: «Что за ужас у тебя на голове?» Но сказала: «Какая чудесная шляпа… Она вам очень идет, Дима».

– Пойдемте с нами… в этот самый турпоход, – сказал он, совсем охрипнув (это случалось всегда, когда он очень волновался).

– Нет, милый Дима, я не пойду в «этот самый турпоход».

Она удивительно это сказала: в ее словах была и взрослая улыбка, и признание собственной слабости, и понимание, как женственна эта слабость.

На прощание она улыбнулась ему, как-то мельком, с какой-то тайной, ресницы у нее при этом чуть опустились и глаза лукаво блеснули.

Как она была красива! Она была чудо как хороша. На трагически бедном красивыми девушками физфаке многие были уверены в этом. Потом, когда они окончат университет, только трое верили в это по-прежнему: она, ее мама и он.

Он часто думал потом: «Ведь не всякий поймет, какая она красавица. И будет пороть ей какую-нибудь чепуху о том, что у нее добрая душа. А она красавица… Но чтобы это понять, надо было видеть, как она уходила тогда по коридору, полыхая в солнечном свете золотыми волосами».

Сначала надо нарисовать рай…

Рай – это то, что было среди самых его первых ощущений в начале жизни… Он помнит, что было лето и утро… И он бежал по мокрой некошеной траве, и вокруг пахло чем-то розовым, сладким. «Это – земляничная поляна», – сказала сзади мама.

Потом он забыл об этом. И вспомнил, когда появилась она.

Итак, надо нарисовать земляничную поляну, и на поляне двое: он и она. А внизу не забудьте скромную подпись: «Рай»…

После встречи в коридоре они стали видеться каждый день.

И было у них, как у всех… как тысячу… миллион лет назад. Они полюбили читать одну книгу. Они сидели в университетском скверике, склонившись над книгой и ощущая сдвинутыми плечами прекрасную близость друг друга.

Да, все было у них обычно, пока не наступил тот день – их первый день испытания на жизнь.

Провожали чету вулканологов. Вулканологи уезжали на вулкан, где должны были осесть на долгие годы. Все немного выпили и начали говорить то, что думали, то есть жалеть вулканологов, которые уезжали от всяческой жизни к своему одинокому вулкану.

Тогда встал супруг-вулканолог и сказал речь. Он сказал, что если человек – ученый, то вся жизнь его – драма, то есть драма борьбы. Если люди любят друг друга, то жизнь их сразу поэма и драма… И потому им не нужен никакой театр, они сами театр.

«Я люблю эту женщину, – говорил он, глядя на свою жену-вулканолога, – и она меня. Рядом с нами будет удивительная природа. И объект исследования – объект нашей драмы – будет тоже рядом с нами. И мы будем счастливы – я, моя жена и вулкан».

Надо было бы добавить про детей, которые станут частью извержения вулкана.

Тут все захлопали, а она чуть не заплакала, так ей понравились слова вулканолога. Кронов сильно сжал ее руку. Не выпуская ее руки, он встал и повел ее за собой. Она молча пошла за ним из комнаты.

В коридоре кто-то кашлянул. Они вышли на лестницу. Он неумело прижал ее к себе и поцеловал. Она вырвалась и побежала вверх по лестнице. Он пошел за ней. Она остановилась на последнем этаже у окна и по-прежнему молча, не оборачиваясь, стала глядеть в это окно…

Во дворе был недостроенный дом, освещенный безжалостным белым светом прожектора.

Она повернулась к нему и заговорила. При этом она все время как-то досадливо поводила головой, но ничего не могла поделать с собой, и было видно, что она плачет.

Она сказала Кронову, что она любила безумно… до него, но ее разлюбили…

Ей бы сказать наоборот, что не она любила, а ее любили безумно. И что она совсем не любила, но что кто-то хотел покончить с собой, вопрос стоял именно так… И она, только чтобы его спасти, и т. д. Но она не знала тогда, как нужно говорить в таких случаях.

Он молча повернулся и пошел вниз по лестнице… А она осталась у окна с видом на недостроенный дом. Он шел по улице и кривил рот, так ему было плохо. Потом он пришел в общежитие и улегся на кровать. Ему было уже двадцать лет, но она была его первая девушка. Он лежал и смотрел в окно, в теле была сухая легкость, как в детстве после сильных слез и болезни.

И все-таки он доказал себе, что человек не тот, кем он был прежде, а тот, кто он есть теперь. Он решил позвонить ей, и если она сразу возьмет трубку, значит, она ждет его, и это его судьба. И тогда он простит ее. (Он был уверен в своем праве прощать ее за то, что она уже любила до него.) Он не знал тогда, что, если бы она не подошла к телефону и если бы она сказала, что тысячу раз любила до него и столько же раз ее бросили, он все равно простил бы ее.

Была глубокая ночь.

Он набрал номер, и она сразу сняла трубку.

– Алло, – сказала она. – Алло…

Он молчал в трубку.

– Алло, – говорила она тревожно. – Алло… Алло… Алло… Алло… Это ты?..

Он молчал. Она, видно, была уверена, что это он, и поэтому сказала:

– Это Димка… Это Димка…

Она засмеялась счастливо-счастливо, а потом замолчала. Она всегда замечательно молчала. Она опускала голову и молча перебирала губами, как кролик. Он представил, как она там замечательно молчит, и чуть не умер от нежности. Потом она заговорила почему-то шепотом:

– Ты ничего не понимаешь… и ты меня обидел…

(Это не она его обидела, а он ее… И самое удивительное – ему было смертельно жаль ее.)

– Я тебя люблю, – сказал он, охрипнув.

– Ты хочешь сейчас спать?

– Нет.

– Я одета… Я быстро… Ты жди меня, где всегда.

Он ждал ее, где всегда. Очень долго ждал, как всегда. Она не умела торопиться. Она всегда собиралась загадочно медленно.