Людмила Петрушевская - Девочки, к вам пришел ваш мальчик (сборник)

Лора. Кошмар. Ленская в анатомичке стоит, плачет, ее девки окружили, она замуж выходит. Чтобы отдаться Рыжему, у нас такой Рыжий есть, но он женат. Он один раз подходит ко мне и говорит: «Три рубля нет?» Я растерялась и говорю: «Нет». А у самой было. Гордость заела.

Галя. Дальше больше. Ехали поздно на электричке, бригадой возвращались. Я курила в тамбуре, ну, они меня начали задирать, хотели, одним словом, что-то сделать. Слегка прижали. Из бригады мужики. Я раздвинула двери и выпрыгнула. И на столб налетела. Вся была синяя.

Лора. Если ты хочешь, едем ко мне сейчас. Маму я уговорю как-нибудь, только бы они не въехали. А так все нормально.

Галя. Я вообще-то должна получить по бюллетеню за два месяца, но там, конечно, одни слезы. Но все-таки. Но для хозяйки на три месяца вперед ей не хватит. Но все-таки деньги у меня будут. Самое важное – дотянуть до фестиваля. Попасть в делегаты. Я хочу увидеть мир, представляешь? Тут ехал какой-то пробный автобус, в нем негры. Я первый раз увидела. Коричневые такие, ей-богу. Я стою, а я была из больницы первый денек. Машу им рукой, сама плачу. Голова перевязана. Они остановились у светофора, смотрят на меня, пальцем показывают, один платок с себя снял, с шеи, и кинул мне. Вот. (Демонстрирует.) Подготовка к фестивалю идет вовсю!

Лора. Пойдем, у нас дома есть хлеб, майонез, сварим картошки. А бабушка еще там поживет, я надеюсь. Они там всех кормят, так что их терпят. У них кремлевский паек.

Комната Лики. На диване на своем месте, в ногах у Неты, сидит Люба. Рядом в шинели внакидку и офицерских ботинках сидит Лика и ест со сковородки.

Люба. Лика, съешь курочку!

Лика. Люба, я не могу видеть, как пища уходит в мусорный бак.

Люба. Мама, съешь ножку. Съешь, я говорю, ножку. Ты обессилена скандалом.

Входит Саша, везя детскую коляску.

Лика. Саша, разверни его и положи в кроватку.

Саша. Оля пошла в булочную, я ей дал денег.

Люба (Heme). Пойми, это нужно. А то совсем не станет сил. Ешь.

Лика. Саша любит детей как сумасшедший.

Люба. Пойми, у нее нервы как веревки. Она плач своего ребенка выслушивает хладнокровно и при этом стирает. Что ей твои немощные старческие слезы.

Нета. А ты ешь, ты себя забыла.

Люба. Почему никто ничего не ест? Масло скопилось за два дня. Лика, ты детям утром мажь бутерброд с икрой.

Лика. Оставьте! Сережу рвет от икры, а Машка во всем ему подражает. Они придумали, что это лягушачья икра. И говорят: бе!

Люба. Скажи, это Олечка придумала, чтобы отвадить детей, а сама ест ложками? В банке сто грамм, съедено три четверти за один день.

Лика. Оставьте! Оля измучена.

Люба. Год я уже наблюдаю это перерождение. Мама, орденоносец, большевик, вынуждена молчать, чтобы ее не выгнали! Оля вчера заняла ванную, когда маме было плохо, и стирала с открытой дверью, и к нам и к тебе, Лика, в комнату шел шум льющейся воды, пар и газ из колонки, а на вопрос она ответила, я не скрою, чтобы я шла к дьяволу. В семье бытовое разложение, у твоего родного сына две семьи!

Лика. Утешься, твоя мать неоднократно была замужем. А Саша держался с одной больше восемнадцати лет.

Люба. Моя мама никогда не была замужем! Это ложь.

Нета. Шабы була. Была, короче.

Люба. Но это они от тебя уходили, и потом не одновременно! А Сашка коммунист. Коммунист должен быть чист как стекло, внимательным к людям и не бабник прежде всего.

Лика. Это святой, святой такой должен быть, и то некоторые святые сначала пили и всем занимались. Не погрешишь, не покаешься. Един Бог свят.

Люба. Бога нет, ты что, ошалела? (Оглядывается.)

Нета. Люлю, прекрати.

Люба. Не для того мама и ее соратники строили социализм.

Лика. Ай, оставь. Социализм – это еще не коммунизм, при социализме еще многое можно. Когда будет нельзя, нам скажут.

Люба. Ты перерожденец и соглашателишка.

Нета. Люлю, нас выпрут отсюда.

Люба. Погоди. У тебя, Лика, отсталое сознание. И что получается? Бытовое разложение перешло и на детей! От кого Оля родила ребенка? А? И у кого она набралась цинизма? Дети взяли пример и выросли хамы.

Лика. О детях не беспокойся, о детях не беспокойся. (Начинает плакать.) Дети уже научены горьким опытом.

Нета (приподнимаясь на локте). Не плачь, мы отомстим. Ты большой человечище, Лика. Мы отомстим за тебя.

Люба. Мы не оставим борьбы, ведущейся всю жизнь. Мы не опустим рук. Мы отомстим.

Лика. Кому? Кому? Типичная мания, у нас у всех в роду мания преследования. Саша уже вернулся, и вы видели, он поднял коляску на третий этаж. Вернулся! Оля раздражена, потому что кормит грудью и не спит. Эра раздражена, потому что Саше некуда воткнуться. Эра спит с детьми, Оля с Лялькой, и, если он вернется, им с Эрой некуда вдвоем деться. Я целыми днями на кухне.

Люба. Это воспаленный бред, что мы занимаем чью-то площадь. Тогда и ты занимаешь их площадь. Мы же с тобой! Она нас гонит, Лика, ты слышишь? Убирайтесь отсюда, сволочи, в ответ на замечание о бесконечно льющейся в ванной воде и горящей колонке, она выживает нас! Но куда, куда обращаться, ведь нам некуда тоже податься, кроме почтамта! Ты же знаешь!

Лика. Несчастные, кто вас гонит?

Люба. Придет время, за нас отомстят.

Лика. Да ну, кому мстить? Нашли тоже. Все поставлены жизнью в условия. Вы мстили когда-то, потом вам отомстили, дальше опять вы, сколько можно? Заколдованный круг.

Нета. Соглашатель, она типичный соглашатель, шаты бусо шагла буша шатель. И потом, я мстила за угнетенный народ.

Лика. Тебя не просили.

Нета. Да? Ты октябрист! Я мстила за народ, а уже мне никто не мстил, никакого заколдованного круга, это искривление линии партии, революционный загиб. Не без жертв.

Лика. Ну, какие там вы жертвы, бросьте. Вы не сидели.

Люба (Heme). Шапо бушли.

Лика. Что сразу шапо, что бушли? Что я такого сказала? Вы сидели? Вы не сидели, вы были в эвакуации. Я чего-то не знаю?

Нета. Люлю, какого цвета у меня губы?

Люба. Ни фига себе эвакуация пятнадцать лет подряд.

Нета. Мне дурно.

Люба (не слушая). Исключение из партии, лишение квартиры… Исключение из комсомола, исключение из института… Гибель всей семьи!

Нета. Не выпрашивай у них! Не перечисляй! Молю!

Люба. Голод пятнадцать лет подряд! Картофельные очистки из соседского помойного ведра! Капустные листья, на рынке подобранные, спрашивают: это вы для козы? Жизнь без электричества ввиду неуплаты. Невозможность постоянно устроиться на работу. Я работала грузчиком! От близких и любимых ни весточки, все нас боялись. Все! Мы прокаженные! И это неизлечимо! И ни рубля! Мы и не арестованные, но и не люди, ничто! Письма, которые мы писали, они пропадали! Письма Сталину исчезали!