Юрий Поляков - Одноклассники

Евгения Петровна. Нет, не эти. Другие…

Федя. Какие?

Светлана. Про девочку из соседнего двора.

Федя. А-а! Помните! Знаете, я ведь благодаря Ванечке поэтом стал!

Анна. А бомжом ты благодаря кому стал?

Федя. Дура ты, Анька! Ничего не понимаешь. У тебя, наверное, теперь и в голове силикон.

Анна. Какой еще силикон? Ты что говоришь, помоешник!

Черметов. Помолчи, королева! Рассказывай, Федя!

Федя. В девятом классе, помните? Я уже много стихов написал, целую тетрадь, а показывать боялся. Это же, как перед всеми догола раздеться…

Светланавздрагивает и смотрит на Черметова.

Анна. Подумаешь! Если тело красивое…

Светлана. А если некрасивое?

Черметов. Девочки, о телах потом. Попозже… ( Смотрит на Светлану, та опускает голову. ) Не перебивайте поэта!

Федя…Ванечка однажды заметил, как я на уроке стихи в тетрадку записываю, и попросил почитать. Через два дня вернул. Молча. Я сразу понял: не понравились. Потом в школе концерт был к Восьмому марта… Свет, а сейчас в школах есть концерты, какая-нибудь самодеятельность, как у нас?

Светлана( очнувшись от своих мыслей ). Что? А-а… Есть, но мало…

Евгения Петровна. Почему?

Светлана. Потому что мы теперь воспитываем свободных граждан. Заставлять нельзя – можно нечаянно раба вырастить. А если не заставлять – какая же самодеятельность?

Борис. Правильно, раба из человека надо с самого детства выдавливать! Нельзя железной метлой загонять в счастье…

Федя. Липа, у меня такое впечатление, что ты эти двадцать лет в холодильнике с включенным телевизором пролежал!

Светлана. Боренька, я не знаю, как у вас в Австралии, а у нас России, если не заставишь – ничего не будет. Это плохое само к человеку прилипает, а хорошее нужно к нему пришивать суровыми нитками…

Черметов. Суровыми?

Светлана. Суровыми! А раба у нас из себя, если и выдавливают, то почему-то вместе с совестью.

Некоторое время они молча смотрят друг другу в глаза.

Евгения Петровна. Феденька, а что дальше-то было?

Федя. Дальше? Ну, Ванечка вышел и стал читать стихи. Мои. Я сижу в зале и понимаю: сейчас умру, потому что стихи отвратительные! И вдруг все захлопали. А Ванечка заставил меня выйти на сцену. Ну и…

Анна. И все узнали, что у нас в школе есть свой гений!

Федя. А через неделю эти стихи напечатали в областной газете…

Борис. Это я отца попросил. Мне тоже можешь сказать «спасибо»!

Федя. Спасибо, Липа!

Борис. Пожалуйста, Строчок!

Евгения Петровна. Феденька, почитай нам эти стихи!

Федя. Эти? Даже не знаю… Совсем юношеские…

Черметов. Давай-давай! У нас сегодня вечер воспоминаний.

Федя. Ну, хорошо… Сейчас… ( Закрывает глаза, встает в свою позу. )

( Забывает текст, трет лоб. )

Борис. Это мы уже слышали.

Светлана. Не мешай!

Федя. Черт… Забыл… свои стихи. Такого со мной еще не было!

Светлана. Напомнить?

Федя. Нет! Я сам. Просто надо еще выпить…

Евгения Петровна. Не надо, Феденька!

Федя. Эх, да что вы понимаете! ( Убегает в «запроходную» комнату – выпить. )

Евгения Петровна. Лечить надо Федю. Гибнет!

Черметов. Бесполезно. Я его два раза в больницу укладывал – убегал. А насильно лечить теперь нельзя. Свобода, понимаешь ли!

Евгения Петровна. В Серпухов его надо везти.

Борис. А что там, в Серпухове?

Отец Михаил. Та м чудотворная икона «Неупиваемая чаша».

Борис. И что?

Евгения Петровна. Помогает. Соседка наша так зятя вылечила. Пил страшно. Жену, дочку соседкину, бил смертным боем. Повезла, приложила его к образу – и как отрезало. Правда, теперь жалеет она.

Анна. Почему?

Евгения Петровна. Зять с пьяных-то глаз жену лупцевал, а с трезвых сразу бросил. Но все равно чудо!

Борис. Я в чудеса не верю…

Отец Михаил. Просто ты с настоящим чудом еще никогда не сталкивался.

Борис. Сталкивался! Прилетаю на родину, а мой одноклассник Тяблик, с которым мы за девчонками в душе подглядывали, – поп! Разве не чудо?

Отец Михаил. Чудо, что Ванечка в десятом классе дал мне почитать Библию. Через Ванечку меня Господь и позвал…

Борис. Откуда у него Библия взялась? Тогда трудно достать было. Моему отцу в обкоме партии выдали, как бойцу идеологического фронта, чтобы знал опиум по первоисточнику.

Евгения Петровна. От деда моего осталась. Он церковным старостой был до революции. Но я скрывала, а Библию прятала. Но Ванечка мне говорил: нечестно такую книгу от людей прятать! Такой справедливый мальчик…

Светлана. Чермет, а помнишь, как в шестом классе ты Борьке глаз подбил?

Черметов. Конечно, не помню! Я много кому чего подбивал…

Борис( радостно ). Я помню! Только это в седьмом было. На контрольной по алгебре. Я Вите… Виктору неправильный результат подсказал.

Черметов. А-а, вспомнил! Нарочно, гад, наврал!

Борис. Ну, вот опять! Конечно, не нарочно!

Черметов. А почему тогда мне пару поставили, а тебе тройку?

Светлана. Потому что Борькин папа чуть что, сразу Гестаповне звонил!

Евгения Петровна. Кому он звонил?

Анна. Галине Остаповне. Директрисе. Она его как огня боялась.

Евгения Петровна. А-а… хорошая женщина. Как она, жива?

Отец Михаил. Преставилась. У нас в храме отпевали. Лежала на одре, как школьница. ( Встает. ) Пойду с Федей поговорю. Может, поедет в Серпухов?

Черметов. Денег, скажи, на дорогу дам!

Тябловуходит в «запроходную» комнату.

Борис. Гестаповна как увидела меня с фингалом, сразу заверещала и стала разбираться: кто, где, когда? Я молчу, Чермета не выдаю!