Вячеслав Дурненков - В черном-черном городе

Я исколесил свою и соседнюю области и ничего подобного не встретил, везде меня сопровождало ощущение, что свою жизнь я уже прожил и мои руки обвязаны цветными полотенцами, а рот наполнен стеклярусом. Я не мог разговаривать с людьми, им еще предстояло жить, подставляя рот под капли дождя, который казался мне кислотным. На автовокзале в райцентре я встретил человека, похожего на моего отца, которого я помнил смутно, но которого не забуду. Он купил мне билет на автобус и подарил свою кепку. Когда автобус остановился, я пошел по какой-то кривой улице, которая вывела меня к небольшой площади, на которой находились собор XVIII века, универмаг, библиотека и кинотеатр. Я стоял и рассматривал трещины на плавящемся от жары асфальте, вдруг все завертелось у меня перед глазами и я упал. Очнулся я в тенистом городском парке на детских качелях. Какое-то время я не мог видеть, предметы расплывались, но самые таинственные перемены произошли со звуками, они как будто слились в один мультипликационный звукоряд, словно сотни Чебурашек разом жаловались на свою судьбу. В голове проносились картины, какие-то чернильные пятна, похожие на фигуры животных и людей, трава и осколки бутылок перед заброшенным кинотеатром, солнце, которое никак не может закатиться, упруго отталкиваясь от горизонта. Я стал чувствовать свои руки, они казались мне слабыми, что-то забывшими, но легкими, словно в суставах жил весенний ветер, впервые за тридцать с чем-то лет я попытался вздохнуть и это у меня получилось.

– Ну покатался и хватит, – сказал отец и подхватил меня за подмышки.

Потом мы ели мороженое, стреляли в тире, после этого пошли домой. Я вырос, закончил школу, встретил Раису, у нас родился Колька. Иногда по ночам мне чудился во рту привкус стекляруса, но это быстро проходило. Вечером, возвращаясь с работы и проходя между огородами, я вижу странные тени, похожие на чернильные кляксы, похожие, в свою очередь, на фигурки животных и людей. Они пугаются меня и исчезают.

Свет зажигается, Петр садится обратно на скамейку, вытирая лицо кепкой.

Наташа.Вот такое стихотворение.

Раиса. Это про что же, деточка?

Дима. Это про предчувствия.

Валентина. А я ничего не поняла. Видать, совсем дурой стала.

Дима. А тут ничего понимать не надо. Тут почувствовать надо.

Валентина. А че почувствовать-то надо?

Дима. Страх, тревогу, необъяснимое.

Раиса. А необъяснимое, это че?

Наташа. Копче.

Валентина. Вы, ребятки, над теть Раей не смейтесь. Она всю войну в поле проработала.

Дима. А мы и не смеемся. Мы помочь хотим.

Валентина. Это как же?

Наташа. Тетя Рая?

Раиса. Ась?

Наташа. Тетя Рая, расскажите про это?

Раиса. А ты откуда?

Наташа. Оттуда.

Раиса подходит к краю сцены. Она растеряна и подавлена. Свет гаснет.

Раиса.Это случилось, когда родился Колька. К нам приехала погостить сестра с детьми. Младшая Оля не ходила ни на речку, ни на улицу играть с местными ребятишками, бледная несмотря на июльское солнце она сидела у телевизора, карауля мультфильмы. Утром я пошла в магазин и купила кило шоколадных конфет, дети набросились на них и съели за десять минут. Оля не стала их есть, подошла и собрала оставшиеся золотые обертки. В тот же вечер я вешала белье и заметила на заднем дворе фигурку девочки, она сидела на корточках утрамбовывая руками землю, потом сорвалась с места и убежала в дом. Я подошла и увидела небольшой холмик с воткнутой в него щепкой, осторожно я разгребла холмик и ойкнула порезавшись об кусок оконного стекла, вытерев палец об фартук, я подняла стекло – под ним лежал скрученный из конфетных золотушек человечек, рядом с ним лежали стеклянные шарики и бумажный цветок. Я положила стекло на место и засыпала землей, стараясь, оставить все как было. В тот вечер Оля была еще тише чем обычно, но перед сном заплакала, мы с сестрой не могли понять в чем дело, потом она заснула. Ночью был ливень, мне не спалось– болела голова, я вышла на веранду, прислонилась к окну и стала слушать как ветер треплет старую грушу.

Вдруг кто-то с улицы внезапно тоже прислонился к стеклу, от неожиданности меня парализовало, сверкнуло молния и я увидела большого человека скрученного из конфетных золотушек, я не помню сколько стояли мы с ним разделенные оконным стеклом, потом он исчез. Утром я побежала на задний двор и сделала то, что забыла в прошлый раз – воткнула щепку в холмик. Оля стала поправляться, лучше есть, стала гораздо общительнее, со всеми, кроме меня. Мы как-то сторонились друг друга, словно между нами было нечто такое, что бывает иногда между взрослыми женщинами, выросшими вместе и пожелавшими никогда не видеться. Потом сестра уехала. Когда ночью идет ливень, я закрываю уши ладонями.

Утром в дубовой бочке наполненной дождевой водой, я всегда нахожу маленького человечка скрученного из конфетных бумажек. Я хороню их на заднем дворе.

Наташа. Вот такое стихотворение.

Валентина. Это про что же, деточка?

Дима. Это про предчувствия.

Валентина. А я ничего не поняла, видать, совсем дурой стала. А че это за предчувствия?

Наташа. Это то, что волнует кровь.

Валентина. А это как?

Дима. Каком кверху.

Валентина. Э? и не стыдно над бабушкой-то смеяться?

Наташа. Мы не смеемся, мы помочь хотим. Расскажи им про это?

Валентина. А откуда вы про это знаете?

Дима. Оттуда.

Валентина подходит к краю сцены. Она растеряна и подавлена.

Валентина.Это случилось, когда Гагарин полетел в космос. В воздухе было что-то такое, что казалось еще немного и все станут хорошими и добрыми. Ночью я выходила и смотрела на звезды, а они смотрели на меня, между нами установился какой-то незримый контакт. Ненастным октябрьским вечером я стала слышать космические голоса. Они называли меня «Валентына». Валентына, говорили они не корми поросят щавелем, у них от этого понос, Валентына пора подвязать яблони. У меня не было мужа и голоса заменили мне семью, они всегда были рядом, советовали, отговаривали от дурных поступков, утешали и наставляли на правильный космический путь. Так мы и перезимовали, а по весне голоса исчезли, моя жизнь стала казаться мне кистеперой латимерией, выжившей, но неспособной жить. Я стала разговаривать сама с собой, но это было не то. Утрата была тяжелой.

В нашей стране сменился президент, соседи купили цветной телевизор, Райкин Колька поступил в сельхозинститут, а я жила, будто стегозавр, неповоротливо и тяжело, волоча за собой хвост, усеянный шипами воспоминаний.

Читать дальше