Дмитрий Боррони - Мой город 5. Инвалид

–Да. – согласилась Марья. – Правительство умеет воровать.

–Это точно. – согласилась Лика. – Умеют. – затем она сказала. – Пенсию надо рассчитывать от той суммы, которую получает пенсионер, а не от их дурацкой корзины.

–Точно. – затем Марья поинтересовалась. – А откуда Вы об этом знаете?

–Моя мать-пенсионерка. – сказала Лика. – Так она каждый божий день правительство добрым словом поминает, желает ему… – не знала, что сказать Лика, добавила. – Чтоб его…

Тут Марья сказала:

–Может все к чертям послать, и камнем в воду.

–И что? Вы умрете, и никто о Вас не вспомнят. Только спасибо скажут, и добавят: она же инвалид.

–И то верно. – горько вздохнула Марья. – Никто обо мне даже и не вспомнит. Кому я нужна? – и сделала вывод. – Никому.

Они еще долго стояли у набережной Москва реки. Смотря на воду, они о чем-то думали. В глазах Марьи была видна печаль и горе. Что касается Лики, то она грустила. Она понимала, что ее подруга всю свою жизнь не сможет полноценно вести активный образ жизни. Лишь она, Лика, давшая слово заботиться о ней останется единственной ее подругой, и никогда не сможет предать ее.

Тут Марья неожиданно сказала:

–Домой, пора домой. – она посмотрела на Лику, и тихо, с грустью сказала. – Пошли домой. – затем она тихо поправила. – То есть Вы пойдете, а я… – тут она умолкла.

Лика понимала, что Марья никогда не сможет смириться с тем, что у нее нет ног. Она всегда будет помнить о них, и никогда не сможет смириться что их больше нет.

Лика с грустью вздохнула, и тихо сказала:

–Пошли.

Дальнейшей путь домой прошел без каких было там приключений. Вскоре, поднявшись в лифте на пятый этаж. Подойдя к двери, Лика открыла ее своим ключом, и они вошли внутрь. Затем дверь закрылась.

Итак, на следующий день Марья и Лика подали заявление в службу опеки, с прошением удочерить дочь Олеси Анастасиевны Мщэртц. Указав причину по которой Марья и Лика хотели ее удочерить, Марья написала в заявлении, что она является сестрой погибшей Олеси Анастасиевны Мщэртц, Марья Анастасиевна Мщэртц.

Принявшая заявление секретарь, сообщила, какие документы надо было собрать. В их переченье был документ о состоянии здоровье удочеряющей, то есть о состоянии здоровье Марьи Анастасиевны Мщэртц, а также о ее семейном положении и о состоянии дохода, и о ее жилой площади. Вряд ли кто бы то мог дать ей такие справки. Ведь ее здоровье по закону было плохое. Ее семейное положение не было совсем, а доходы, лишь от нищенской пенсии. Лишь квартирный вопрос ее не пугал. Но этого было мало. Также она узнала, что Клавдия Ивановна собирается сама удочерить дочь Олеси, и у нее больше на это шансов чем у Марьи с Ликой.

Покинув соц-службу, Марья спросила у подруги:

–Что будем делать?

Лика тяжело вздохнув, сказала:

–Пока не знаю.

Тут Марья предложила:

–Может быть поговорим с Клавдией Ивановной?

–Зачем?

–Может быть она согласится отказаться от опеки в пользу нас.

–А если нет?

–Но попытаться стоит.

Марья задумалась. У нее было непростое решение. Она прекрасно знала, что ее мать ее ненавидит, и вряд ли согласится на такое. Хотя, чем черт не шутит.

–Хорошо. – согласилась Марья. – Попробовать стоит.

Вечером Марья и Лик приехали к Клавдии Ивановне. Поднявшись на лифте на шестой этаж, Лика подошла к двери, где жила Клавдия Ивановна, и нажала кнопку звонка. В прихожей раздался громогласный дзинь. Никто дверь не открыл. Затем очередной дзинь, и дверь отварилась. Из прихожей показалось лицо. Правда это лицо и лицом-то нельзя было назвать, скорее свинячья морда, да и то, похоже ли та или нет, вряд ли. У свиней и то красивей их лица чем у той, кто выглянула из приоткрытой двери. Она была просто в не себе. Запах, который вылетал из квартиры отчетливо напоминал запах табака и алкоголя, а женщина, если можно ее так назвать, была в стельку пьяна. Она ни то, что, что-либо сказать, слово произнести не могла. Посмотрев на пришедших женщин своими пьяными глазами, она спросила: – Чего надо? – при этом из ее рта вырвался запах алкогольного перегара. Если б можно было предположить, что этот запах мог спалить все и вся на своем пути, то, наверное, так оно бы произошло на самом деле. Подняв с невероятным усилием лицо кверху, она увидела сидящею в кресле-инвалида Марью, и стоящею позади кресло-инвалида, Лику. Тут она провыла. – А-а-а… это Вы? – затем она, поперхнувшись спросила. – Чего надо? – затем она сказала. – Не видите, у меня горе. Можно женщине побыть одной с ним? – в конце ей по икнулось. – Черт.

Видя свою мать в таком непотребном виде, Марья тотчас же спросила:

–Что произошло? – на ее лице был виден неподдельный испуг. – Что с ребенком?

–А-а-а! – протянула пьяная женщина. – Ребенок. – сказала она. – Всем нужен только ребенок. Ребенок и никто больше. – тут она заплакала. – А я что? Никому не нужна? Меня что, нет? – затем, она сползла на пол, и зарыдала. – Я что, не женщина? У меня что, нет чувств? – затем она, вытирая слезы, добавила. – Обидно. – затем она посмотрела на пришедших женщин, и тяжело вздохнув, сказала. – Чего стоите, входите.

Лика открыла дверь, и ввезла в прихожую кресло-инвалида, в котором обосновалась Марья. Затем она закрыла дверь.

В квартире было находиться невозможно. Прибывание в ней нескольких минут было просто пыткой. Алкогольный запах стоял повсюду. Не было такого место, где бы он не обосновался. Так что прежде, чем продолжить беседу, если можно было бы ее так назвать, Лика подошла к запечатанным окнам, и распахнула их настежь. В квартиру тотчас же влетел чистый воздух дневного света. Хорошо. Вскоре запах в квартире выветрился, и в квартире снова стало нормально дышать. Вы спросите, почему нормально? Я отвечу. Запах алкоголя еще не до конца выветрился. Стоящие повсюду пустые бутылке из-под алкоголя, отдавали свой запах в квартиру, развеивали его повсюду. И лишь когда Лика сложила пустые бутылки в мешок из-под мусора, и вынесла их на помойку, запах исчез. И лишь изо рта пьяной в стельку Клавдии Ивановны можно было почувствовать отвратительный алкогольный запах ее несвежего дыхание.

Придя в себя после уборки алкогольной посуды, Лика облегченно вздохнула, и тотчас же сказала:

–Вот Вам и Клавдия Ивановна? – затем она небрежно бросила. – Больше выпендривается, что она не такая как все, а по сути, баба она и есть, баба.

Тут сидевшая у окна Марья, сказала:

–Я бы попросила бы. Она все же моя мать.

–Да. – согласилась Лика. – Разумеется. Мать.

Тут Лика поняла, что они находятся в квартире совершенно одни. Ни плача новорожденного ребенка, ничего бы то либо связанного с его здесь прибыванием не было. В этот самый момент женщины переглянулись, и обе поняли, что что-то произошло. Что-то такое, что они не могли предвидеть. События, которые произошли без них, и после которых Клавдия Ивановна запила. Они не знали, что могло произойти? Одно было понятно наверняка, ребенка Олеси Анаставсиевны нет. И где он? Это никто не знал. Лишь пьяная в стельку Клавдия Ивановна, которая лежала на диване, на который помогла ей лечь Лика, и которая уже видела десятые сны, могла пролить свет на произошедшие. Но это возможно было только завтра, а пока… Героиням этой истории ничего не оставалось как ждать сидя у окна, когда протрезвеет Клавдия Ивановна и расскажет им, где сейчас находиться дочь Олеси Анастасиевны, и что с ним сталось?