Мухамметгаяз Исхаков - Девушка из Стамбула

– Балиши я ела,  –  сказала Загида.

– Ты ела лишь один вид балиша, а они бывают разные,  –  объяснила Хадича-ханум.  –  Блюд у нас  –  великое множество, и все отличаются друг от друга.

Ко времени ахшама подошёл ещё один соотечественник, живущий здесь же, на острове, служащий банка Хамит-бей с семейством  –  женой и детьми. Так что общество увеличилось. К столу подали холодный язык, салаты, солёные огурцы. Хотя за столом сидели долго, к этим закускам интереса никто не проявил. Зато на сумсу, обжаренную в масле, набросились все. Пирожки были румяные, пышные, выглядели очень аппетитно.

– Угощайтесь! Здесь сумса с мясом, здесь  –  с яйцами, а здесь  –  со сладкой начинкой. Ничего особого приготовить не сумели,  –  проговорила Хадича-ханум, как бы оправдываясь.

Загида вначале попробовала по одной сумсе каждого вида, а потом потянулась за четвёртой и пятой… Сумса была чуть помельче французской булки, очень нежная, воздушная.

Заметив, что доктор огляделся с беспокойством, Загида спросила:

– Доктор-бей, чай подать вам?

Чай был предложен мужчинам, чуть позже присоединились женщины. И молодёжь явилась к чаю. Гости опустошали чашку за чашкой, поедали сумсу, воздавая угощению заслуженную похвалу. Меджлис шёл своим чередом.

– А теперь вы, молодые, покажите, на что способны. Вахит, у тебя ведь гитара есть,  –  сказал доктор,  –  пошли-ка за ней. А гармонь есть?

– Гармонь есть у меня,  –  сказал Хамит-бей.  –  Жаль, что не догадались взять с собой. Давай, сынок, сбегай-ка домой!..

На середину вышел сын учителя со скрипкой. Образовался маленький оркестр. Молодёжь хором запела казанскую песню. Следующую песню поддержали женщины. Третья песня была протяжной и грустной. Тут уж не удержались и мужчины. Загида впервые слышала такую музыку, но и она пыталась подпевать понемногу. Мафтуха-ханум оказалась хорошей певицей. Она исполнила соло.

Грустные песни притушили радостное настроение. Было похоже, что гостей вдруг охватила великая скорбь. Загида увидела, что все плачут. Кто-то затянул песню «Туган илькаем» («Край родной»). Загида попросила Сююм рассказать, о чём она. К этой печальной, рвущей душу песне присоединились все  –  мужчины, женщины, молодёжь, дети. Взглянув на отца, девушка увидела, что глаза его увлажнились. Перевела взгляд на доктора. Тот был в таком же состоянии. И лицо учителя было мокрым от слёз. Банковский служащий крепился изо всех сил, но глаза у него тоже были на мокром месте. О женщинах и говорить нечего  –  они дружно всхлипывали и утирали глаза. Наблюдать за другими Загида больше не могла  –  внутри оборвалось что-то, и стали душить подступившие к горлу слёзы. Странно было видеть почтенных людей, плачущих посреди праздника, страдающих по родине, оставшейся где-то далеко-далеко. Усилием воли она пыталась сдержать слёзы. Глаза её встретились со взглядом Сююм. Девочка тоже плакала. Как ни старалась Загида, всё же не смогла удержаться, испытывая почему-то сладостное упоение.

Но вот песня смолкла. Думая о родине, все замерли на несколько минут.

Молчание нарушил доктор.

– До чего же тяжело слушать эту песню,  –  сказал он.  –  Она просто рвёт душу… Давайте-ка, дети, спойте нам что-нибудь весёлое.

Зазвучала «Галиябану». Потом пели другие песни. Слёзы высохли, настроение поднялось. Веселились допоздна, до отправления последнего парохода. Гости стали собираться домой.

Загиде казалось, что она знает этих людей давным-давно, как будто они всегда были рядом  –  и в горести, и в радости. Все они стали близки и понятны, словно задушевные школьные друзья.

Загида проснулась, переполненная безотчётной радостью. Во время завтрака попросила у отца книги, которые посоветовал ей читать Салих-бей.

– Большая часть книг в сундуке,  –  сказала Хадича-ханум,  –  но некоторые можешь брать  –  они на полке в комнате у отца. Пока посмотри их. Я помогу тебе, только сегодня после обеда мы с тобой должны ехать на примерку к портнихе. Платье с воротником должно быть готово. Завтра едем к доктору на обед в слободу Эренкой. А может, в город ты с Сююм поедешь?

– Не знаю, тутам, смогу ли я объясниться с портнихой? Не обманет ли она меня? Может, всё же вместе поедем?

– Нет, ты уже не ребёнок, привыкай понемногу к самостоятельности. Сююм посмотрит на платье, да ты и сама увидишь в зеркале. Эта портниха сшила нам много платьев и сошьёт ещё. Поэтому нас она не обманет. Если платье готово, заберёшь его. А если нет, съездите за ним рано утром, с первым пароходом.

Загида подошла к полке, битком забитой книгами и подшивками газет. Сююм с Гульчачак подбежали к ней. Книги с арабским шрифтом не были похожи на современные издания,  –  другая бумага, другой формат, другое оформление, переплёт. Названия обычные, тюркские. Кричащих, бросающихся в глаза обложек не было. Не про любовь и не о приключениях повествовали они.

Сююм перечисляла авторов:

– Это Габдулла Тукай, это Мазит Гафури, Сагит Рамеев.

Загида листала книги, читала название стихов, что-то понимала, а что-то спрашивала. Вот увидела стихи «Туган тел» («Родной язык»).

– Слово «туган» в языке казанцев встречается очень часто,  –  заметила она.

– По-турецки это «доган». А стамбульцы звук «д» произносят как «т»: «тоган».

И туган тел, и матур тел…

– А «матур» что значит?

– «Красивый».

Сююм стала декламировать.

– Сколько здесь простых, задушевных слов, сколько глубоких мыслей!  –  восхитилась Загида.  –  Почитай ещё.

– Это детские стихи,  –  сказала Гульчачак.  –  Их каждый ребёнок знает.

– Я тоже хочу научиться,  –  сказала Загида.

Она прочитала стихи один раз и, закрыв глаза, попыталась повторить, но не смогла. Девочки стали помогать.

– У этих стихов есть мелодия,  –  сказали они.  –  Давай споём вместе. Так ты скорее запомнишь.

Девочки запели «Туган тел» втроём. Повторили раза три-четыре. Загида запомнила и стихи, и мотив.

Напевая, она продолжила разглядывать книги. Сююм показала стихи Тукая на языке тюрки, на котором интеллигенция разных тюркских народов общалась между собой. Он очень близок к турецкому, поэтому Загида поняла стихи почти полностью и с увлечением стала читать вслух. Девочки поправляли произношение некоторых слов.

– Апам, обрати внимание на эти стихи,  –  сказала Сююм,  –  Тукай пишет здесь о собственной смерти. Пишет так, словно видит её со стороны. Мы знаем это наизусть. Стихи также положены на музыку.

Загида начала читать:

Сююм, как могла, объяснила содержание. Загида прочла раз, другой – и, похоже, смысл дошёл до неё. Ей стало грустно, появилось ощущение конца.