Илья Тель - Китайская ваза. Длинная пьеса для чтения

Мышкин внушил себе, что Рогожин к нему явится. Конечно, после всех этих хождений и внушений Рогожин не мог не явиться к Мышкину. Податливая душа Рогожина болеет за Мышкина! Да, Рогожин свидетельствует князю, что был в трактире, в коридоре, где ждал его, Мышкина. Но ведь Мышкин сам ушел из трактира на поиски Рогожина. Никто его оттуда не выгонял! А раньше Рогожин строго-настрого наказал своим домочадцам ничего не рассказывать о нем князю в случае появления последнего. И когда он увидел Мышкина, бросившегося к нему в четвертый раз, – то уже не смог скрыться и пройти мимо.

ПРОКУРОР. Хорошо. Давайте вернемся к покушению Рогожина на Мышкина в трактире…

АДВОКАТ. Говорю еще раз: запутанная история. Мало ли, кому что привиделось. Да и жертву, если таковая, конечно, намечалась, не допросишь.

ПРОКУРОР. Отчего же. Жертва – в наличии. И не просто жертва, но свидетель… обвинения. Мышкин Лев Николаевич.

АДВОКАТ. Какой же Мышкин свидетель? Он – в невменяемом состоянии, в Швейцарии.

СУДЬЯ. Господин прокурор, адвокат прав: что это за свидетель? Он же… овощ…

ПРОКУРОР. Медицина не стоит на месте! Мышкину значительно лучше. Его долго лечили и… вылечили… ну… или… подлечили. Так вот, Мышкин вменяем! Приглашаю свидетеля обвинения: гражданина Мышкина Льва Николаевича, князя.

Входит «божий одуванчик» Мышкин.

ПАРФЕН РОГОЖИН. Ну, здравствуй, князь. Вот и ты пожаловал.

МЫШКИН. Здравствуй, Парфен Семенович! Знаю, знаю о твоей участи. Сколько же ты пострадал, Парфен! И я ведь перед тобой так виноват!

ПАРФЕН РОГОЖИН. Виноват, говоришь, а сам в свидетели подрядился…

МЫШКИН. Нет-нет, Парфен, я только…

ПРОКУРОР. Лев Николаевич, не отвлекайтесь! Как вы себя чувствуете? Готовы дать показания по рассматриваемому делу?

МЫШКИН. Чувствую себя значительно лучше, практически хорошо. Не очень понимаю, где я, но показания дать готов.

АДВОКАТ. Как же вы, гражданин Мышкин, собираетесь давать показания, если не понимаете, где находитесь?

МЫШКИН. Так ведь это… как дышать! Тебя спрашивают, а ты говоришь правду. Это ведь так легко и приятно, говорить правду. Знаете, всегда нужно говорить правду. Всегда! Я давно это понял!

ПРОКУРОР. Вот и славно! Лев Николаевич, вы готовы дать показания по драматичному эпизоду в трактире, когда гражданин Рогожин намеревался вас убить.

МЫШКИН. Непременно готов. Было такое. В трактире, на лестнице, Парфен Семенович с ножом меня караулил. Руку, кажется, занес. Здесь со мной припадок случился. Падучей… Что было потом, признаться, почти не помню. В себя пришел, кажется, уже в Павловске, на даче у Лебедева.

АДВОКАТ. И что, свидетель Мышкин, зарезал вас Рогожин?

ПРОКУРОР. С жертвой преступного умысла случился припадок. Падучая и отвела.

СУДЬЯ. Господин делопроизводитель, это – ваша епархия. Так зарезал бы или не зарезал подсудимый гражданина Мышкина, не случись с ним припадка?

ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ ( в некотором сомнении) . Зарезал бы.

АДВОКАТ. Это возмутительно!

ПРОКУРОР. Гражданин Мышкин, вы подтверждаете слова господина делопроизводителя?

МЫШКИН. Отношусь к господину делопроизводителю с большим уважением и симпатией, хотя и не имел чести свести с ним знакомство… Глядя на этого человека, вижу, сколь много и тяжело он страдал. Но слова господина делопроизводителя я подтвердить не берусь. Не могу. Вот.

ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ. То есть, как?!

ПРОКУРОР. Я протестую!

СУДЬЯ. Вы то что протестуете? Мышкин – свидетель обвинения. Вы его сюда привели.

ПРОКУРОР. Гражданин Мышкин – не в своем уме.

АДВОКАТ. Протестую, ваша честь! Господин прокурор хочет лишить свидетеля законной субъектности.

СУДЬЯ. Протест принимается.

ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ. Ваша честь! В материалах дела представлено описание реакции подсудимого на вид Мышкина в падучей. Цитирую: «Надо предположить, что такое впечатление внезапного ужаса, сопряженного со всеми другими страшными впечатлениями той минуты, – вдруг оцепенили Рогожина на месте и тем спасли князя от неизбежного удара ножом, на него уже падавшего». Неизбежного! На него уже падавшего! Думается, такое описание является абсолютным доказательством намерения подсудимого Рогожина совершить убийство гражданина Мышкина.

АДВОКАТ. Абсолютным?! Это так мы теперь в суде выстраиваем доказательную базу? Мой подзащитный сам не знает, что сделает в следующую секунду! Вспыльчив! Ревнив! Непоследователен!

МЫШКИН. Вы, господин прокурор, и вы, господин делопроизводитель, простите меня великодушно. Я вижу, что виноват перед вами, ибо огорчил вас чрезмерно. Знаете, я тоже думал, что Парфен Семенович хотел меня зарезать. То есть, тогда я был вполне уверен и всегда был вполне уверен, что непременно хотел… зарезать… Теперь же… никак не уверен. Может, Парфен Семенович посмотрел бы мне в глаза и отдал мне тот садовый нож, которым он страницы книжные режет. Вот тот… (Дрожащей рукой Мышкин показывает на нож в руках Рогожина.) Он ведь до того еще никого не убивал. Если бы не было со мной того припадка, посмотрел бы он мне в глаза и сказал: «Бог с тобой, Лев Николаевич, вот, возьми проклятый нож, брат мой названный…». Понимаете, тогда думал, что зарежет. Глаза его мне везде мерещились. А теперь, здесь и сейчас, это ведь другое дело. Это ведь что-то уже совсем другое! И всегда нужно говорить правду.

ПАРФЕН РОГОЖИН. Да зарезал бы я тебя! Как пить дать! Даже не знаю, что меня остановило…

ПРОКУРОР. Нет, вы видите!

АДВОКАТ. Признание подсудимого касательно собственных намерений – бездоказательно!

МЫШКИН. Что вы такое говорите, господин прокурор… Ах, господин судья, не слушайте его!

СУДЬЯ. Кого?

МЫШКИН. Обоих. Ни господина прокурора, ни Рогожина. Разве может такой порывистый и хороший человек как Парфен Семенович ведать: зарежет или нет. Я почему-то уверен, что он меня никак не мог зарезать. Наверное, хотел зарезать, уже почти решился, но не зарезал бы ни за что. Нет, не могу грех на душу брать! Не буду! Не буду говорить о том, чего не случилось, как о свершившемся факте.

АДВОКАТ. Ваша честь! Позвольте мне обратить внимание на один красноречивый эпизод, когда гражданин Мышкин в самом конце дела расспрашивает подсудимого касательно его намерения убить Настасью Филипповну: «Хотел ты убить ее перед моей свадьбой, перед венцом, на паперти, ножом». И тут же наседает: «Хотел или нет?». А подсудимый в этот момент неподдельной механической искренности говорит: «Не знаю, хотел или нет…». И отвечает, цитирую, «сухо», «как бы даже подивившись на вопрос и не уразумев его». Подсудимый сам не знает, убьет или не убьет. Совершенно того не ведает! Как карта ляжет… Может быть, хотел убить, а может, и не хотел. Может, убил бы, а может, и не убил. Все так зыбко…