Леонид Андреев - Профессор Сторицын

Модест Петрович.Хорошо, Валентин Николаевич… А он говорит: я, говорит, хам незнающий, надо мною, говорит, глаз нужен, если надо мною глаза не будет, я могу всю землю разрушить. Вот ведь как он говорит, Валентин Николаевич.

Сторицын.Оставь! (Ходит.) Он юморист. Я еще его жену помню, красивая была женщина — беспутная, кажется, или что-то в этом роде.

Модест Петрович.Красивее моей бывшей?

Сторицын.Твоя, извини меня, была рожа и мещанка, и ты должен радоваться, что она тебя вовремя выгнала. Они там?

Модест Петрович.Да, я уже говорил тебе, пьют чай… «Я честная женщина, мне незачем ногти чистить».

Сторицын (ходит) . Печально, печально… Странно и печально. Вот он говорит, что каждое сердце устает к сорока годам — неправда это, Модест. Как может устать сердце? — это вздор. Сердце может плакать, кричать от боли, сердце может биться, как в оковах, но усталость! Мне сорок шесть лет, — а иногда тысячу сорок шесть, но с каждым днем жизнь я люблю все больше, работу мою все нежнее… К черту усталость, старик!

Модест Петрович.На тебя, Валентин Николаевич, вся Европа смотрит.

Сторицын.Не шевелись, старик! Он сед и желт, как пергамент, что понимает он в радости? Он как глухой в опере. Откуда знать ему эту силу внезапных очарований, — радость трагического, — великолепный ужас внезапных встреч, неожиданных открытий, провалов и высот. Усталость! Вообрази, старик, что ты ученый и что ты тысячу лет искал…

Входит Елена Петровна — высокая, полная дама с бурным дыханием. Лицо ее еще красиво, но очень сильно напудрено. Особенно красивы глаза.

Сторицын (подавляя выражение неудовольствия) . Ну что? наконец успокоилась, Елена?

Елена Петровна (пробуя его голову) . Тебе не лучше?

Сторицын (осторожно отводя руку) . При чем же здесь голова! Что у меня — дизентерия, как у грудного младенца?

Елена Петровна.Не волнуйся. Прокопий Евсеевич сказал, что прежде всего ты должен избегать волнений. Ах, Валентин, я так беспокоюсь! Ну, послушай меня, ну, поедем за границу, ты там отдохнешь, рассеешься. Будем ходить по музеям, слушать музыку…

Сторицын.Нет. Мне надо работать, Лена.

Елена Петровна.Тогда зачем же ты жалуешься?

Сторицын.Я не жалуюсь, это тебе показалось.

Елена Петровна.Тогда не надо жаловаться, если не хочешь лечиться! Ну, не волнуйся, не волнуйся, я уже давно привыкла все делать по-твоему. Но, если тебе лучше, то, быть может, ты выйдешь в столовую: Гавриил Гавриилыч очень беспокоится и хотел сам поговорить с тобой о твоем здоровье.

Сторицын.Саввич? Нет, нет, пожалуйста, Лена: извинись и, вообще помягче, скажи, что я немного утомлен.

Елена Петровна.И княжна пришла.

Сторицын (медленно) . Людмила Павловна?

Елена Петровна.Да, и непременно хочет видеть тебя. Я уже говорила ей, что ты не совсем здоров, но она такая назойливая…

Сторицын.Назойливая?

Елена Петровна.Не придирайся к словам, пожалуйста, у меня и так нервы расстроены. Если хочешь, я пришлю ее сюда, она тебя развлечет. О тех не беспокойся, они люди свои, и я им скажу, что это по делу. Я добрая, Валентинчик?

Сторицын (целуя руку) . Но, пожалуйста, извинись, Лена, вообще помягче.

Елена Петровна.Ах, Валентинчик, я сегодня весь день плачу! Нет, не беспокойся, это я так, у меня ужаснейшие нервы. Будь умницей и не волнуйся, а я сейчас приведу ее. Кажется, девочка не на шутку влюблена в тебя, пожалей ее. Je ne suis pas jalouse…

Сторицын(укоризненно и резко). Елена!

Но Елена Петровна уже уходит.

Модест Петрович.Людмила Павловна очень гордый человек. Прекрасная девушка!

Сторицын (сухо) . Да? Где мой галстук, ты не видал, Модест? Дай скорей, голубчик! Если тебе когда-нибудь захочется сказать настоящую пошлость, то говори по-французски — удивительно удобный язык. И если тебе случится когда-нибудь захворать, Модест, то скрывай это так, как будто ты убийца и кого-нибудь зарезал…

У дверей Елена Петровна и княжна.

Елена Петровна (церемонно) . Пожалуйте, княжна. Вот он, мой больной, развлеките его, он, бедненький, скучает. Un moment! Venez ici, Modeste!

Модест Петрович (торопливо) . Иду, сестра, иду.

Поздоровавшись с княжной, уходит. Сторицын и княжна одни.

Сторицын.Людмила Павловна, я очень рад… Простите великодушно, здесь такой ужасный беспорядок. Этот поднос я уберу, эти бумаги я отложу, эти гранки — так; теперь садитесь, пожалуйста, Людмила Павловна.

Людмила Павловна.Вы нездоровы, Валентин Николаевич?

Сторицын.Пустяки, о которых чем меньше говорить, тем приятнее.

Людмила Павловна.Хорошо. Ваш кабинет теперь не такой, чем днем.

Сторицын.Лучше?

Людмила Павловна.Да. Я вам не мешаю?

Сторицын.Нет, Людмила Павловна, вы были больны?

Людмила Павловна.Нет, я была здорова. Я теперь каждый день езжу верхом на острова.

Сторицын.На острова? Да, конечно. Но я успел немного привыкнуть, чтобы мы вместе возвращались с курсов, и эти две недели…

Людмила Павловна.Вы привыкли, чтобы я вас провожала? Я не хотела.

Сторицын.Да, конечно. Не прикажете ли чаю, княжна?

Людмила Павловна.Нет, благодарю вас, я в это время не пью. У вас в столовой сидит Саввич? Он всегда там сидит?

Сторицын.Да, почти всегда. Во всяком случае — пять лет.

Людмила Павловна.И в кабинет вы его также пускаете?

Сторицын.Оставим Саввича. Вы и у нас долго не были, отчего?

Людмила Павловна.Тоже не хотела. Мне очень не нравится ваш дом. Вы ничего не имеете против, чтобы я так говорила? — я могу иначе.

Молчание. Сторицын тихо и нехотя смеется.

Сторицын.Я смотрю на ваши длинные перчатки и чувствую себя, как студент, который на балу случайно познакомился с великосветской барышней и не знает, о чем с ней говорить. На вас особенное платье — обыкновенно я не вижу, как одеваются женщины, но на вас особенное платье, и от этого я просто не узнаю своего кабинета. Интересно было бы видеть вас в амазонке. Впрочем, все это пустяки… и вы хорошо делаете, что молчите. Скажите, Людмила Павловна, вы прочли книги, которые я вам рекомендовал?

Людмила Павловна.Нет.

Сторицын (сухо) . Вероятно, не было времени?

Людмила Павловна.Да. Я все думала, и мне некогда было читать.

Сторицын.О чем же?

Людмила Павловна.О жизни думала. И о вас думала.