Денис Фонвизин - Комедии

В 1769 году Фонвизин пишет свою первую оригинальную комедию «Бригадир». Озорная и веселая, комедия стала известна гораздо ранее театральной премьеры (1780): автор неподражаемо читал ее «в лицах», искусно переменяя голос и интонации, и его наперебой приглашали в самые знатные дома столицы. Сама императрица соблаговолила выслушать даровитого автора. Здесь его талантом восхитился граф Н. И. Панин, министр иностранных дел и воспитатель наследника престола цесаревича Павла. Фонвизин в одночасье становится петербургской знаменитостью, и именно после этих чтений резко меняется его судьба: начинается испытание известностью и славой. Да вдобавок и граф Панин переманивает его в свою канцелярию, и отныне драматург – его ближайший и незаменимый сотрудник и сподвижник. Несмотря на значительную разницу в возрасте (27 лет), отношения с Никитой Паниным, замечательным государственным деятелем России XVIII века, у Фонвизина самые доверительные и прочные. Их многое роднило в понимании состояния России, в оценке правления Екатерины.

Действие пьесы перенесено в деревню, но Фонвизин никогда не жил в деревне. Он описывает, конечно, «московским говором московские нравы». (В письмах в Москву Фонвизин просит свою литературно одаренную старшую сестру записывать для него примечательные слова и обороты «московской речи», а также занятные житейские случаи.) Любопытно, что XIX век этой подмены не заметит. Во многом потому, что разница не была столь уж велика, а в XIX веке она и вовсе сгладится, и то, что считалось московским, «сядет», опустится на самое дно российской провинциальной жизни.

В центре пьесы герой (точнее, антигерой) со сказочным именем Иванушка. Но если в наших сказках такой персонаж наделен здравым смыслом или «иной правдой», недоступной выгоде и чистогану, то в пьесе Иванушка слепо подражает всему французскому.

Родители Иванушки не привили ему прочных корней: он – как тростник, колеблемый на ветру. Такие «иванушки» – не редкость на всем протяжении русской истории, а XVIII и XIX века ими особенно богаты. В разное время они склоняются к разным нравам – то голландско-немецким, то французским, то американским и т. д. У них нет укорененности в русской почве.

Казалось бы, странно: отец Иванушки – бригадир. Пусть звание бригадира давалось по выходе в отставку и реально он дослужился до полковника. Но все-таки он прошел по всем ступеням этой тяжелой лестницы – солдатской и офицерской службы. Служил в армии, которая вела наступательные и победоносные войны и с Турцией, и со Швецией, и с Пруссией; в армии, которая триумфально вошла в Берлин и которую своим полководческим искусством прославляли и Петр Великий, и Миних, и Румянцев, и Суворов. В русской армии того времени возобладали творческие начала, бережное и уважительное отношение к солдату. Но ни одной кампании, ни одного сражения, ни одного высокого поучительного примера этот служака не вспомнит. А ведь мог бы: о взаимовыручке, солдатском братстве, самопожертвовании, о чем-то высоком; даже о тяготах, которые приходилось преодолевать в походах, о любви к Отечеству. Но речь его не выходит за пределы карьерных хлопот и переживаний. И кажется, что всю жизнь свою он провел в далеком тыловом гарнизоне и мерил службу годами и неделями на пути к очередному званию. Это, в сущности, и не армия даже – та, русская, победоносная, не защитница Отечества, а нечто чиновно-служилое и бескрыло-рутинное.

Конечно, подходить к комедии с мерками психологических соответствий – это, может быть, строгость излишняя. Но мы имеем дело не с рядовым произведением совсем не рядового писателя. За ним пойдет отчетливая традиция: фонвизинский бригадир откроет целую галерею военных «антигероев» – высших армейских офицеров. Следующим будет полковник (без пяти минут генерал) – Скалозуб, который может говорить о чем угодно, но ни словечком не вспомнит о величайшем народном подвиге в войне 1812 года.

Матушка Иванушки тоже не просвещена светом истинного христианского учения, и те азы деликатности, душевного такта, которые непереставаемо живут и бытуют в самом простом народе, ей не знакомы: она ими бедно одарена. Она послушна, предана своему солдафону мужу, по-своему любит сына, неумно, но все-таки… И только. Этому образу не сообщено человеческого тепла и света. Сейчас образ Бригадирши (замечательно смело и художественно схваченный) уже не вызывает такого оглушительного хохота, как прежде.

Фонвизину трудно даются положительные образы. И Софья, и Добролюбов («Бригадир») разговаривают чересчур правильно, и хотя их реплики можно броско произнести со сцены, они все-таки лишены той сочности, живописности, изумительной сжатости живой русской речи, которыми так богаты отрицательные персонажи пьесы.

Примечательно, однако, что «добродетельные герои» (хотя они и не выходят у Фонвизина убедительными) появляются и в следующей его пьесе – «Недоросль». Причем поручает им значительно более ответственные партии. Это говорит о стремлении Фонвизина запечатлеть разные стороны жизни – и зло, и добродетельные ее начала.

Как известно, новая русская словесность началась с резкого противопоставления двух начал: сатирического – в художестве Антиоха Кантемира и одического, торжественного – в поэзии М. Ломоносова. Казалось, эти начала мало учитывали друг друга и существовали независимо. Но уже ко времени Фонвизина нарастает тяга к их совмещению, срастанию. Так дает о себе знать стремление русских литераторов запечатлеть жизнь во всей ее сложности, во всем ее богатстве (что впоследствии мы сможем наблюдать в творчестве А. Пушкина).

Время от времени возникают попытки истолковать творчество Фонвизина, равно как и других, близких ему просветителей, как старательных деятелей екатерининского Просвещения, рожденных и выпестованных просветительными акциями императрицы. Фонвизин, по мнению некоторых исследователей, имеет гораздо более сходства со взглядами и литературной политикой Екатерины, оппозиционность же его преувеличена. Это не совсем так.

Конец XVIII века – время «крупных» людей. Крупных и в своих достоинствах, и в своих недостатках. Ныне мы уже спокойнее думаем и о Григории Потемкине, и о самой императрице Екатерине II.

Екатерина II, безусловно, сыграла большую роль в развитии русского Просвещения, ее портрет сложен и противоречив, его нельзя рисовать одной краской. Екатерина разрешает издания журналов и сама активно участвует во «Всякой всячине» (пусть во многом и переписанной с английских нравоучительных журналов начала XVIII века). Императрица не слишком разбирается в живописи, но именно она положит основание уникальному собранию живописи Эрмитажа. Она не очень любит музыку, но русская музыка во время правления Екатерины II достигает значительных высот (Дмитрий Бортнянский, Максим Березовский и др.). Да и приглашенные итальянцы, работающие в Петербурге, – не заштатные ремесленники, а композиторы с европейским именем – Сарти, Арайя, Паизиелло.