Татьяна Соломатина - Роддом. Сценарий. Серии 17-24

Лидваль прощает ему, все знают его характер. Спокойно, ровно:

ЛИДВАЛЬ

Я приехала проститься с другом и учителем.

Куликовскому уже стало стыдно… Но он горяч. Останавливается, смотрит на Лидваль:

КУЛИКОВСКИЙ

Извини. … Но…

Оглядывает всех.

КУЛИКОВСКИЙ

Никаких заключений, пока в истории не будет записи из Бурденко! Что вы понимаете про мозг?!

Смотрит поочерёдно на Лидваль, на жену Зильбермана. Стучит себя кулаком по лбу:

КУЛИКОВСКИЙ

Чёртовы бабы! У вас же вместо мозга… одно место!

Выносится из палаты. Лидваль и жена Зильбермана переглядываются. Поневоле прыскают – нормальная реакция на стресс: «смеяться, когда нельзя». Реаниматолог не в своей тарелке.

РЕАНИМАТОЛОГ

Я пойду. У меня… ещё коматозник.

Выходит.

(САЗОНОВ, 1-Я ЖЕНА САЗОНОВА, АНЕСТЕЗИСТКА, РЕАНИМАТОЛОГ.)

Сазонов на кровати, на ИВЛ. Рядом с кроватью сидит 1-я жена – в более приличном, нежели в предыдущей серии, виде. Анестезистка за столом, деловито пишет. Заходит реаниматолог.

РЕАНИМАТОЛОГ

Почему посторонние в палате?

АНЕСТЕЗИСТКА

Сказала: жена.

У реаниматолога вид: какая, к чертям, жена?! Его жена рожает.

1-Я ЖЕНА САЗОНОВА

Бывшая жена.

РЕАНИМАТОЛОГ

Бывшая жена – посторонний человек. Иначе бы не была бывшей. Прошу на выход.

Его страсти в предыдущей палате достали, здесь он более жёсткий. 1-я жена поднимается, наклоняется к Сазонову, шепчет:

1-Я ЖЕНА САЗОНОВА

Умоляю, прости его! Приди в себя – и прости! Он – твой сын!

Идёт на выход. Реаниматолог ждёт, когда она выйдет. Демонстративно закрывает за ней дверь.

РЕАНИМАТОЛОГ

У одного – жена и любовницы! У этого – и вовсе жён несколько! Мы уже живём по законам шариата?!

Утирает лоб.

РЕАНИМАТОЛОГ

Я – перекусить. Пока не началось…

(РАМИШ, СЫТИН, АЛИК, РЕАНИМАТОЛОГ, ПОСЕТИТЕЛИ, ПЕРСОНАЛ, БУФЕТЧИЦА.)

Заходит реаниматолог, идёт к очереди, перед ним, через несколько человек – Рамиш и Сытин. Забегает Алик, видит Сытина – к нему, бросая очереди:

АЛИК

Мне занимали!

Парни жмут руки, Рамиш кивает.

Уже за столиком, втроём: Рамиш, Сытин и Алик.

АЛИК

Ох, тебе Алинка задаст!

СЫТИН

Алик, она же мать!

АЛИК

А ты же? (выразительно глянув на Рамиш) Мужчина?

СЫТИН

Я тоже работаю!

АЛИК

За няню платит она!

РАМИШ

Мальчики! Не ссорьтесь!

АЛИК

Мы, Яна Владимировна, не мальчики. Он – муж моей сестры. Я – брат его жены. И не просто брат! – близнец! Всё, что я вижу и чувствую – транслируется ей телепатически.

Рамиш – кокетливо-задиристо:

РАМИШ

И что же вы видите?

Алик не поддаётся, спокоен.

АЛИК

Что вы очень мало дорожите дружбой прекрасного человека.

РАМИШ

Мы с Олегом именно что друзья!

АЛИК

А я не об Олеге.

Встаёт, берёт свой поднос, демонстративно уходит за столик, где только расположился реаниматолог.

АЛИК

Александр Иваныч, не против?

РЕАНИМАТОЛОГ

Прошу!

Алик садится. Реаниматолог, уловив настроение Алика, понимающе усмехается:

РЕАНИМАТОЛОГ

Сильные эмоциональные и ментальные связи – это так утомительно. Иногда я завидую тем, кому уже всё равно, кто у их постелей, и что происходит…

(ЧЕКАЛИНА, ПАНИН, ЕВГРАФОВ, ОПЕРАЦИОННАЯ СЕСТРА, СВЯТОГОРСКИЙ, РЫБА, ЕЛЬСКИЙ.)

Чекалина на столе, под наркозом, на ИВЛ. Панин – хирург, Евграфов ассистирует. Операционная сестра за инструментальным столиком. Святогорский – у головы, Рыба исполняет обязанности анестезистки. Ельский сзади и чуть справа от Панина. Панин извлекает из раны первого ребёнка.

ПАНИН

Первый пошёл!

Операционная ловко и быстро накладывает зажим на пуповину, Евграфов перерезает. Панин отдаёт новорождённого Ельскому. Тот относит его на столик. Шум отсоса. Слабый плач новорождённого. Возвращается с чистой пелёнкой. Панин извлекает второго ребёнка.

ПАНИН

И вторая!

Снова зажим. Евграфов ножницами перерезает пуповину – очень уверенно. Все его движения в ране хирургически чёткие. Панин передаёт Ельскому девочку. Тот уходит к столику. Плач – уже дуэт, – новорождённых становится громче.

ПАНИН

Последы отделились. Кюретку!

Операционная сестра передаёт инструмент. Панин работает в ране.

ЕЛЬСКИЙ

Отличная гетерозиготная двойня! Мальчишка чуть маловесней.

Панин, прищуриваясь в рану, прикидывая:

ПАНИН

Парень примерно два триста. Девчонка – два семьсот.

ЕЛЬСКИЙ

Точно. Глаз алмаз.

ПАНИН

Скорее: рука – владыка!

Рыба выдаёт всхлип-вздох.

РЫБА

Так только Зильберман мог…

Святогорский бросает на неё взгляд: неуместно! Работай! Панин кладёт окровавленную кюретку на столик операционной сестры.

ПАНИН

Окситоцин!

Как и положено протоколом, сестра передаёт шприц ассистенту – Евграфову. Он берёт и… в движениях появляется неуверенность. Подносит шприц к телу матки – рука начинает дрожать. Его накрывает маревом…

ФЛЭШБЭК. НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ НАЗАД

(ЗИЛЬБЕРМАН, ЕВГРАФОВ, СВЯТОГОРСКИЙ, ОПЕРАЦИОННАЯ СЕСТРА, АНЕСТЕЗИСТКА, ЕЛЬСКИЙ, САНИТАРКА.)

Операционная сестра подаёт Зильберману кюретку, он начинает работать в ране, произнося:

ЗИЛЬБЕРМАН

Окситоцин…

Операционная сестра подаёт Евграфову шприц, лежащий у неё на столике. Евграфов быстро и ловко колет содержимое в тело матки. Зильберман, положив окровавленную кюретку на столик операционной сестры:

ЗИЛЬБЕРМАН

На углы…

СЕЙЧАС

(ЧЕКАЛИНА, ПАНИН, ЕВГРАФОВ, ОПЕРАЦИОННАЯ СЕСТРА, СВЯТОГОРСКИЙ, РЫБА, ЕЛЬСКИЙ.)

ПАНИН

(операционной сестре) На углы. (Евграфову) Эй! Пацан!

Марево рассеивается – Евграфов возвращается в реальность. В руке шприц – ходуном, в опасной близости от тела матки, уже сделав несколько кровоточащих царапин на слизистой. Панин отбирает у него шприц, моментально вкалывает в тело матки, вводит окситоцин, возвращает пустой шприц на столик. Бросает недоумённый взгляд на Евграфова. Операционная уже подала Панину иглодержатель с заправленной нитью. Он начинает шить. Евграфов опоминается. Так же чётко, как прежде, берёт Фарабеф – продолжает ассистировать.

ПАНИН

Я тебе говорил!..

СВЯТОГОРСКИЙ

Своих – не пользуют!

ПАНИН

Или ты уколов боишься? В остальном, вроде, как солдат!

Выдаёт короткий смешок. Хорошо, никто не видит выражения лица Евграфова, все заняты работой. Ельский уже обработал и осмотрел на своём столике новорождённых.