Ирина Алмазова - Патриаршие пруды – вблизи и вдали

Принцип управления Сталина страной был чудовищным. Если в любых отраслях промышленности, и, в частности, авиации, возникали какие-то неудачи, неполадки, то был закон – начальника арестовывают и… расстреливают. Как мог народ жить и работать в таких условиях?! Неужели, потому что правды не знали, все верили фальшивой информации и лозунгам?! А ведь Сталин теперь – «эффективный менеджер».

Анна Ахматова писала в «Реквием»… «и несчастная корчится Русь под кровавыми сапогами и под шинами чёрных „марусь“». Арестов было так много, и это было так ужасно, что люди, уцелевшие в лагерях, говорили, что «ещё до начала войны с фашизмом у нас был свой Освенцим и свой Бухенвальд».

В нашей семье погибли: наш папа, дядя Шай и дядя Моня, мужья моих тёть. Дядя Боря был в лагере в Воркуте, тётя Минна провела 17 лет в тюрьмах, лагерях и ссылке, тётя Соня была в тюрьме и ссылке с 1951 и до 1954 г. – амнистии после смерти Сталина. Какой ужас перенесли мои родители, дяди, тёти. И это убило мою бабушку. А какой генофонд был уничтожен?! А переживания нас детей, наши страхи, наша жизнь с клеймом «детей врагов народа».

Советская авиация в 30-х годах, безусловно, отставала от авиации главного супостата СССР – Германии. В этом убедились во время войны в Испании, где Германия помогала Франко, и дала ему свою авиацию. Война республиканцев против фашизма была проиграна. Советская авиация показала свою несостоятельность. Реакция Сталина была однозначной – всех арестовать и… расстрелять.

Одним из первых репрессированных в 1937 г. был… Андрей Николаевич Туполев, человек масштаба Ренессанса! Его можно сравнивать с Леонардо да Винчи! 100 видов самолётов! Его арестовали 21.11.1937 года. И четыре года этот титан был в тюрьме и подвергался пыткам. И его жена Юлия Николаевна тоже была арестована.

На наш дом на Патриарших прудах обрушился шквал репрессий. Были арестованы и расстреляны друзья папы – директора авиазаводов: Г. Королёв, И. Кацва, И. Марьямов, Н. Харламов, И. Побережский. Это только те, о которых я знала. О чём помню и знаю, расскажу.

Папу первый раз арестовали летом 1938 года. Почти год он пробыл в тюрьме, в совершенно нечеловеческих условиях. И вдруг… папа вернулся. Я помню только этот короткий период общения с ним до его повторного ареста 4.06.1941 г. Ордер на арест был подписан самим Берия. После мук первого ареста папа был очень болен. Я помню, он лежал в клинике Первого Мединститута, где мы с Леной впоследствии учились. Моя сестра Лена, которая на 5 лет меня моложе, совсем не помнит папу, и это её боль на всю жизнь.

Впоследствии, когда мы познакомились с одним из друзей папы – С. Млынаржем, который был с папой в тюрьме, он рассказал: когда папа был в тюрьме, ему сообщили, что А. Н. Туполев потребовал его участия в работе секретного конструкторского бюро. Это было вскоре после начала войны. Несостоятельность советской авиации была подтверждена в самом начале войны. Тогда Сталин, видимо, спохватился. Директора главных авиационных заводов и авиаконструкторы к тому времени были репрессированы, а большинство уже расстреляно. Тогда возникла идея создания секретного, тюремного авиаконструкторского бюро. Вообще же, такие бюро были в СССР ещё в 30-х годах. В одном из них работал один из крупнейших советских авиаконструкторов Н. Н. Поликарпов.

К счастью в 1941 г. был жив А. Н. Туполев. История создания и работа в условиях «Туполевской шараги» – так назвал её сам А. Н. Туполев, очень интересно и впечатляюще описана в книге Л. Д. Кербера под этим названием. Папа, к сожалению, был очень болен и не смог работать в этом бюро. Но ему смягчили условия пребывания в тюрьме. 14 июля 1942 г. он умер в городской больнице г. Пензы. Его могилу разыскать не удалось. А 23 февраля 1942 г. (в разгар войны!) был расстрелян друг папы, тоже директор авиазавода – Борис Акимов. О семье Акимовых я напишу отдельно.

Я хочу сказать, что наша мама во все эти страшные годы, сделала всё, чтобы сохранить в нас любовь и восхищение папой. Она не развелась с ним, как это делали многие другие жёны, она рассказывала нам о тех событиях из жизни папы и авиации, которые она знала и помнила. И всех удивляло, что на двери нашей квартиры была табличка «Г. З. Алмазов». Мама не сняла её, и она сохранилась на двери до сих пор.

Есть целый сюжет о нашей квартире, где мы продолжали жить в доме Наркомата авиационной промышленности. После первого ареста папы у нас отняли самую большую комнату в квартире. Там поселили семью Решиных, тоже репрессированных. Когда папа вернулся, комнату нам вернули. Потом, после второго ареста, её забрали снова, и мы 20 лет жили в своей же квартире в условиях коммуналки. Соседи менялись. Одной из них была семья Соболь, репрессированного работника авиационной промышленности, который чудом уцелел; его освободили, вероятно, по болезни. Подробности не знаю. Они были странные люди, вероятно, из-за такой трагедии. Но как только началась реабилитация, поскольку он был жив, его сразу же реабилитировали. Надо сказать, что в первые годы реабилитации была даже попытка возвращать отнятые квартиры. И семье Соболь вернули их же квартиру в нашем доме. Но очень быстро власти поняли, что в реальности возвращение квартир практически невозможно, и это решение отменили. Наша мама была так запугана, что она даже боялась подавать запрос на папину реабилитацию. Решение об этом мы получили из Министерства авиационной промышленности (а, может быть, из Верховного суда, точно я не помню). Когда это произошло, вернуть комнату было уже невозможно. Нашими соседями после семьи Соболь была прекрасная семья Савчуков. Иван Леонтьевич работал в авиационной промышленности, его жена Анастасия Васильевна была врач. У них был сын Юра – ровесник Лены. Нам с ними было очень комфортно. Анастасия Васильевна всегда мечтала о девочке и очень любила нас с Леной.

Так продолжалось лет семь. И вдруг однажды, когда я была в квартире одна, позвонили в дверь, я открыла. В дверях стояли мужчина и женщина. Они сказали, что пришли смотреть комнату Савчуков, у них есть ордер, а Савчукам дают квартиру. Я очень твёрдо сказала, что я их не впущу, так как комната вообще-то наша и была несправедлива отобрана. Я, конечно же, обиделась на Савчуков, что они не сказали нам об этом, хотя я понимала, что им очень тесно. В этот момент в Москве из нашей семьи была только я одна. Мой муж Валя уехал в командировку, а мама и Лена отдыхали на юге. Друг нашей семьи Михаил Ильич Оратовский, знавший всю ситуацию, посоветовал мне идти к министру авиационной промышленности. Я позвонила в министерство, меня соединили с секретариатом министра – Петра Васильевича Дементьева. Я встретилась с секретаршей министра. Она очень благожелательно ко мне отнеслась и сказала, что назначит мне встречу с министром. Когда я пришла на назначенную встречу, то мне сказали, что министр не может меня принять, но будет говорить со мной по телефону. Я спустилась в «лобби», где были телефонные будки с сиденьями, меня соединили с министром. Я жутко волновалась, почти плакала. Запинаясь, я сказала, что я Алмазова, что я дочка… Министр прервал меня и сказал: «Детка, про вашего отца вы мне не рассказывайте, я молодым инженером начинал свою работу на его заводе». Тут уж я расплакалась. Он спросил, какая у меня проблема. Я рассказала об этой истории с нашей квартирой. Он задал мне пару вопросов и сказал: «Не волнуйтесь, у вас с квартирой будет всё в порядке!» Вдохновлённая, я вернулась в секретариат, и мне дали телефоны двух (а может больше, не помню) великих конструкторов А. Н Туполева и А. А. Архангельского. Кажется, когда вернулась из отдыха мама (ситуация была форс-мажорная, и она вернулась сразу же) ей дали координаты Ильюшина и Яковлева.