Вероника Ванчугина - STROMATA. Сборник рассказов

Туман и дождь, соседи смотрят футбол, хочется плакать.

В домах полно окон, в них свет, и свет притягивает бедных ночных бабочек с промокшими крыльями. Ветер развевает волосы, и хочется петь и плакать, а в животе пульсирует большой огненный шар – погубленная жизнь. Быть может, это ее зов о помощи. Последний, как последняя надежда для бабочки с промокшими от сильного дождя крыльями добраться до светлого, открытого окна и полумертвой упасть на подоконник.

Теперь все проще, чем было до этого, и сложнее, чем еще будет. Мы не в ответе за то, что происходит. И не наша вина, что транслируют футбол, идет дождь и гибнет жизнь в твоем теле. Гибнешь и ты, возрождаясь из пепла, словно Феникс или Осирис. Но Осирис был богом, ему положено возрождаться, а ты – нет. Тебе не дано победить то, чего нет. А именно – смерть. Ее нет, как нет этой раненой дождем бабочки, этих быстро расплывающихся букв. Этих странных иероглифов на стенах твоей души. Все это только миф, только созданная прагматичным разумом реальность, или жизнь. Но как он мог создать живое, умерщвляющее живое внутри себя?

Когда крысам нечего есть, они едят своих детенышей и не мучаются угрызениями совести, они просто пытаются выжить. Но даже это оправдание у них стащили люди, ночью, пока они чутко спали, быстро дыша.

Вся страница в слезах, испещренная мокрыми рытвинами. Их много, и буквы снова плывут, вязнет перо, уродуется текст или… просто создается новый, правильный, написанный не только, а может, и не столько твоей рукой. Ты только записываешь, как послушный и исполнительный секретарь. Персональный помощник… Творца – что? Хватила? Да, это бывает…

Мы всего лишь дети, и мы играем в этот мир, как в новую сложную игрушку, которую хочется сломать, чтобы посмотреть, что там внутри и как это все работает, но, когда мы это узнаем, откинем его – ведь уже не будет так интересно, появятся другие миры и другие игрушки, которые нам снова нужно сломать.

В нас это заложено – мы же ни при чём. Инстинкт, понимаете.

Мы любим ломать то, что долго и трудно строим. Нам скучно созидать – этого слишком мало для шоу. А ведь толпа любит шоу – это так весело. Настолько, что некоторые даже погибают при этом. Потом устраиваются пышные шоу-панихиды с лживыми речами скорби. И все говорят, хорошо и долго, и, даже, местами, плачут.

Как жаль, что Земля слишком любит нас, чтобы обороняться, и мог ли ее создать такой трезвый и прагматичный разум? И ничего более… только это.

Такого не бывает.

Кончается тьма, кончается горе и радость. Кончается зима и лето. Кончается время и кончается чья-то жизнь внутри тебя. Но ты не молчи, просто плачь, или пусть поплачут расплывшиеся кляксы на бумаге, у них это лучше получится.

19/06/04

Рука была женская, судя по присутствию даты, это была страница из дневника. Написанное понравилось Игорю, и он решил оставить ее себе, просто так. Но почему страница из девичьего дневника была спрятана здесь, в обивке сидения трамвая, или кто-то нарочно разорвал шов и сунул туда этот листок, но зачем?

Через несколько дней, засев за работу, он снова вспомнил о найденной странице, достал и перечитал ее. И мысли этой девушки показались ему занятными, не лишенными образности и очарования. Чего недоставало этой девушке в субботний вечер? И причем тут футбол? Со стилем одиночества он был очень хорошо знаком, поэтому сразу узнал его. Но ее одиночество было каким-то слишком одухотворенным, слишком философским, чтобы быть полным. Возможно, девушка просто грустила о гибнущей жизни в ее теле. Что это за жизнь? Почему она ничего не предпринимает, чтобы ее спасти? Почему так спокойна. Ладно, – он убрал листок, – это женские штучки, они вечно делают из мухи слона.

В воскресенье он возвращался от друзей очень довольный собой, он почитал им отрывки нового произведения, и им очень понравилось, но с этим пока рано было идти к редактору. Он, оказывается, может писать в разных жанрах. Улыбаясь своим мыслям, он наступил в собачьи испражнения. Ничего, чем отчистить ботинок, под рукой не оказалось, он отошел к сугробу попробовать оттереть снегом, успешно проделав это, он уже собрался идти дальше, но заметил, что на голой ветке дерева что-то белеется, это оказалась бумага, на ней проступали уже поплывшие буквы. Дома, расправив влажную бумагу, он положил ее между сухими листами и засунул под пресс. После сушки, он достал находку и рассмотрел. Игорь сначала оторопел, потом достал первый листок, сличил и понял, что не ошибся – та же рука. Сама записка гласила:

Воскресенье, вечер. Скучно. Кажется, нутро полопается от скуки. Как же мерзко, что на часах 23:06, а завтра снова идти на работу. Картошка не кипит на плите. Любимый смотрит футбол, а ты сидишь на кухне и чувствуешь себя полной дурой.

Постоянно хочется есть и спать. В такие дни я себя ненавижу, кажусь себе толстой, простой и вульгарной с облупленным лаком на руках. Меня ничего не развлекает: ни готовка, ни фильмы, ни телевизор, ни книги, ни Таро. Все это уже было, и скучно, тривиально, обыденно. Видимо это имеют в виду люди, говоря, что быт заедает. Когда тебя изнутри выгрызает тоска. Ты сидишь дома, пухнешь от скуки и ненавидишь этот умирающий день.

Завтра будет понедельник, новая неделя потечет, как ни в чем не бывало. Будут новости и разговоры. Снова ворвутся заботы, но сейчас я не хочу быть в этом воскресенье и не готова к понедельнику.

Все застревает внутри, утрамбовываясь, как непереваренная пища, потом каменеет и тянет вниз. Подогревает этот камень скука, отсутствие кислорода. Хочется глотка ветра, чего-то неземного, лишенного этого отвратительного запаха тухлого яблока, каким пахнет воскресенье. И пускай чернила на отсвет блестят, как млечный путь, и пусть их цвет глубок, как глаза азиатки, но между строк втискивается, маскируясь под пробел, скука. Вечный двигатель прогресса и философских идей. Желание изменить устоявшийся ход вещей, впустить свежий воздух, полный дождя и мяты – вот что заставляет людей идти в террор, мистицизм, цинизм, добиваться благополучия. Они думали, что так они убьют скуку. И им не будет так тоскливо и одиноко с самими собой.

Может именно от этого мне скучно. Потому, что я перестала довольствоваться только собой. Я – уже не я, а – я и он. Мы. Когда я – это мы, ты уже не в силах разобраться, что именно ты скучаешь, а не он. Или это он скучает, а ты нет. Не знаю, я потерялась в нем, так глубоко впустив его в себя, теперь мы сплелись и перепутались, и мне страшно.

Я так часто теперь плачу и так трогают меня сцены, которые уже сто пятьдесят раз видела. А слезы текут и текут. Бред. Похоже на исповедь сумасшедшей. И это, отчасти, правда.