Дмитрий Аникин - Адмет

АДМЕТ

Давние были пою: смерть Адмета и щедрую жертву,

данную нижним богам; ускользая от гибели черной,

женщину бросил погоне – нагая на ложе простерлась,

нежную синь-синеву отражая хладеющей кожей.

Смерть наблюдаю безвредно, безбольно: теперь дело нищей

швах; я, вниманием строгим светлых и легкоживущих

взысканный, жизнь проживаю свободную, долгую, дважды;

нет мне зловещих примет – все сбылись над несчастною жертвой.

Жив отхожу от могилы, хил, бледен, но сердце – звериной,

подлой природы: ему лишь на пользу чувства любые.

Радости или печали равно ретивое работой

честной нагрузят – стучит, только требует новой поживы.

О, если б жизнь не была скорбным долгом пред Умершей милой!

О, если б к новой опасности, старости, смерти мне выйти

так же, ведя за собою подмену, подругу, – хватайте,

твари проклятые тьмы, прекрасную, чистую душу!

О, если б в смертной не встретиться сени с тобою, Алькеста!

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Аполлон, Феб, Локсий, Номион, Музагет, Мойрогет, Гиперборейский бог. Его связывают с Адметом воспоминания о непростых временах, которые царь сумел несколько облегчить и подсластить Аполлону. Бог величав, красив, излучает добро и справедливость.

Адмет, царь Фер, небольшого фессалийского города с громкими, но необоснованными претензиями на гегемонию в области, а то и во всей Греции. Адмету лет тридцать не больше, во всей его внешности явно проглядывает андрогинное начало, потому и манеры подчеркнуто, нарочито мужественны.

Ферет, отец Адмета, небольшого роста, плешивый старик с вертлявыми, беспокойными движениями. Говорит быстро, но из-за отсутствия передних зубов не совсем внятно. Одет не то чтобы грязно, но как-то уж очень неряшливо, сикось-накось. На протяжении всего действия не бывает трезв, но свободно и плавно переходит от одной степени подпития к следующей.

Периклемена, мать Адмета, невзрачная старушка, во всем зависящая от своего мужа, которого, несмотря на пьяную расхлябанность и явное отсутствие мужских возможностей, воспринимает безо всякой критики. Между ней и Алькестой нет никакого кровного родства, но некоторое сходство между ними определенно наличествует, и оно не скрыто, а скорее подчеркнуто разницей в возрасте.

Алькеста, молодая жена царя. Довольно-таки бесцветная женщина, а потому предана и по-настоящему влюблена в своего господина.

Геракл. На момент действия драмы ему около 35 лет, он находится в расцвете сил и зените славы.

Танатос, крылатый демон смерти, разумное существо нечеловеческой породы, посмертный собиратель людских душ, полномочный посланник ада. Все эти роли ему явно велики, но очень нравятся. Сам он небольшого роста, крылья, наподобие куриных, безжизненно и вяло болтаются за спиной.

Хор, разношерстая и возбужденная толпа, представляющая себя то свитой Адмета, то служанками Алькесты, то свежими мертвецами в Тартаре. Поделен на две равные части по шести хоревтов в каждой; одна из частей представляет аполлоническое, другая – дионисийское начало.

Вестник.

Место действия: царский дворец в Ферах; местное кладбище; снова царский дворец.

ПРОЛОГ

Место действия – царский дворец.

Адмет

Черным камнем отмечу начавшийся день.

Сколько есть их, иззубренных, черных камней,

мне доставшихся в жизнь, все ссыпаю, под них

сам ложусь – ни вздохнуть, ни подняться.

Как не верить богам, их пророкам, когда

все сбывается явно, невнятный глагол

облекается силой, сдвигает судьбы

неприметные тропы – к обвалу ведут

те, что раньше петляли свободно?

Вестник

Сизый пар поднимался от жертв, и старик,

устрашенный ответом всевышним, отверг

жертву, новой ее заменив, – нож войдет

в неповинное, свежее сердце.

Те же знаки погибели, как ни пытай

безрассудный вещанья Пифийца, избей

хоть весь род кравий пред алтарями, –

знаки явственны смерти, бесспорно даны:

царь умрет, свое царство оставит.

Горевестнику, мне поручили жрецы

в путь идти ко дворцу, бить, будить царских слуг,

сонных, томных толкать – пусть спешат, пусть ведут

меня к царскому трону, да слышит Адмет

приговор: "День сегодняшний ясный

для тебя день последний, ты смертью умрешь,

как зайдет солнце; свет Аполлона

охраняет тебя, лишь померкнет – ты мертв

перед бездной предстанешь Аида".

ПАРОД

Появляется хор.

Первая торжествующая песнь хора, аполлоническая.

Зол стреловержец,

мстить он горазд,

стрелы летят в цель.

Бей ковача,

смерть горяча,

молний слепит блеск.

Бог гармонии –

вот он каков:

в гневе его лик

страшней Горгоны,

бледней сестры –

волчий бог, зол, дик.

Песни-стоны,

лира игры

не прекращает – звон

ее страшнее,

чем посвист стрел,

звук попаданья в цель.

Пой, моя лира,

среди зимы,

мора и смерти пой!

СТРОФА 1

Помни, кифаред,

время великих бед.

Время унижений,

труд подневольный,

срок каторжный,

голод, холод,

а поутру встанешь – надо же,

один только день прошел,

а сколько их до конца!

Со счету сбившийся, начинаешь снова; лица

нет на тебе, и раскаянья тоже нет;

зол, обжигает, пышет солнечный ясный свет.

АНТИСТРОФА 1

Прошло, кифаред,

время великих бед.

Легкоживущие боги,

смертности сбросив груз,

кары смывают грязь,

смерти им нет;

в небо уйдет, смеясь,

под лирный перезвон Аполлон,

светом сияет лик,

на сто верст вокруг раздается гик,

музы вокруг толпой –

вот он, наш предводитель, бог завсегда живой.

СТРОФА 2

Умен царь,

получивший раба,

доброго скотника.

У нестрогого господина,

пусть бог пастушит, служит,

перед царем не гнет спину:

будет время – вышедший из ничтожества,

прекратит дела рабства и скотоложества,

в силе и славе воздвигнувшись, не оставит царя Адмета.

АНТИСТРОФА 2

Умен царь:

знает, кто гость его,

кто в ворота заходит

есть полбу да пить вино,

приобщаясь к смертной доле, –

да надолго не суждено.

Песни чудные на дуде пастушеской играющий,

не забудет бог игр своих и бед товарища,

в силе и славе воздвигнувшись, не оставит царя Адмета.

СТРОФА 3

Темный Зевс, владыка крепкий преисподней, в роковой

час ручательство Пеана неотменное прими:

отпусти царя за выкуп, он под солнцем пусть живет –

нить другую режет мойра, перевозчик сирых душ

ширь потока измеряет, в трюме груз иной везя.

Корифей

Царь спасенный пусть прославит милосердье вещих мойр!

АНТИСТРОФА 3

Жребии людские равно тянутся к подземной тьме,