Иван Жук - Встреча

С тревогой взглянув на воду, девочка проследовала за мальчиком.

– Только не смотри вниз, – предупредил Марину пятнадцатилетний Иван Яковлевич, делая шаг по стволу вперед. – Давай руку.

Взволнованная Марина протянула руку Ивану Яковлевичу, и они уже вместе, Иван Яковлевич впереди, а Марина – сзади, пошли над бурлящим лесным потоком, по мокрому скользкому стволу.

Дойдя до середины речки, Марина не удержалась и посмотрела вниз. Тут же нога ее поскользнулась. И девочка закричала, падая.

Обернувшись на её крик, Иван Яковлевич сказал, протягивая ей руку:

– Не смотри вниз! Держись!

Хватаясь за руку мальчика, девочка все же свалилась в воду.

Бурная река подхватила девочку. Еще чуть-чуть – и она унесла бы Марину на камни.

Отбросив удочки в воду, мальчик одной рукой схватился за ветку дерева, а другой из последних сил стал удерживать тонущую Марину. А когда силы мальчика иссякли, он поднял глаза к небу и безмолвно взмолился к Богу.

И тогда, неизвестно откуда взявшись, прямо над мальчиком вырос седенький старичок в белом подряснике и в белой же камилавке на голове. Ободряюще улыбнувшись Ивану Яковлевичу, он протянул девочке посох. Марина схватилась свободной рукой за посох и подтянулась.…

…дернувшись, повзрослевшая лет на тридцать Марина вскочила с подушки и растерянно огляделась.

Она находилась в больничной палате. Вокруг располагались койки и такие же, как сама Марина, серолицые, побитые жизнью женщины в форменных пижамах, сидя на койках: одни – разговаривали, другие – играли в карты.

Понемногу придя в себя, Марина по привычке протянула руку к тумбочке, к стоявшему там стакану с водой. Дотягиваясь до стакана, она и сама посмотрела в ту сторону. И от неожиданности едва-едва не опрокинула стакан.

Прямо перед Мариной, у тумбочки, стоял мокрый посох, – тот самый, из ее только что закончившегося виденья.

– Откуда взялась эта палка? – после секундного замешательства спросила Марина у своей соседки.

– А пока ты спала, твой дедушка приходил, – объяснила та. – Посидел и ушел. А палку, видать, забыл. Ничего, он сказал, что скоро опять зайдет.

Марина кивнула только и опустила голову на подушку. Полежала секунду-другую, глядя перед собой, и снова скосила глаза на посох.

Он по-прежнему стоял у тумбочки, – реальный, отбрасывающий густую тень на часть стены и пола, весь покрытый капельками воды, с единственным зеленым листиком, едва-едва трепещущим на сквозняке.

– Может, убрать? – потянулась к посоху соседка Марины.

– Не надо, – твердо сказала Марина.

*Иван Яковлевич Корейша, московский блаженный. (1783 – 1861 гг.).

Важной походкой, более чем на голову возвышаясь над окружающими, по внутреннему дворику царского дворца шествовал палач. Не замечая ни бочкарей, ни босоногих девок, развешивавших белье, ни пучеглазого малыша, играющего с собакой, палач приблизился к центру дворика и поднялся по ступенькам на возвышение. Откинув на спину капюшон, он поднял с плеча топор и резким, выверенным движением рубанул сверху вниз по плахе.

Раздался тупой удар. И прямо в толпу зевак, сбежавшихся к возвышению, громко захлопав крыльями, улетела серая обезглавленная курица.

Наблюдая за этой сценой с балкона царского дворца, седовласый, чуть сгорбившийся Гвидон, престарелый царь Тридевятого царства, на мгновение застыв над тазиком, в котором он парил ноги, спросил:

– Чего это он?

– Тренируется, – перекрестив при зевке рот, ответил розовощекий дородный батюшка, тайный советник царя Гвидона, рыжебородый отец Трофим.

– Это – дурь! – указал ему царь Гвидон и снова согнулся к тазику, подлил в него кружкой воду.

– Так-то оно так, – отгоняя муху, ответил отец Трофим, – да шибко уж очередь прибывает, – кивнул он на длинную змейку очереди, протянувшуюся от царского дома в открытое поле, к высящимся на холмике полосатым воротам таможенного терминала. – Прямо, как в половодье. А у нас – ревматизм, мигрени, без сердешных капель и шагу ступить не можем. Скоро царевичи примут от нас Державу. А их дело – известно, молодое. Возьмут и откроют окно в Европу. Вот тут тренировочки и сгодятся.

– Мои сыновья будут гнуть мою линию! – веско ответил царь, с досадой скосив глаза на очередь в отдалении.

– Это – конечно: гнуть будут. Да только в какую сторону? И под каким углом? Молодо – зелено; запретный плод, как известно, сладок.

– Не нравится, как я правлю, – побагровел Гвидон и протянул отцу Трофиму скипетр и булаву. – На, попробуй.

– Стар я, чтобы самому пробовать, – спокойно ответил отец Трофим. – Да и не наша это парафия – ваше мирское царство. Так что и говорить тут не о чем. А вот очередь – это вам, батюшка-царь, не муха. От неё так просто не отмахнешься. Да и кто там толчется, а? Молодёжь в основном! Будущее всё там!

– А сыновья мои – здесь! – сжал Гвидон в кулак полотенце, которое протянула ему царица, замершая поблизости. – И им, а не этим править. А они – обучены. Разберутся.

Вытерев ноги, царь надел шлёпки, встал. Два мальчика тут же убрали тазик. О. Трофим задумчиво подытожил:

– На своих шкурах не испытав? По «телеку» судя? Да-а-а-а, не зря-таки тренируется наш палач. Надо бы вам еще парочку завести. А то так сразу и с дюжину. И электрический стул в придачу. Предлагал тут один перебежчик ихний.

– Боже! Отец Трофим! Вы ли это?! – всплеснула руками царица. – А как же – «не убий»?! Как заповеди Христовы?! Вы что, позабыли, кому служите?

– Прости, матушка. Виноват, – коротко ответил о. Трофим. – Только я-то как раз всё помню: и «не убий», и кому служу. А вот друг наш собинный, кажется, запамятовал, кто он и для какой цели на царство сие помазан!

Царица в смущении пролепетала:

– Гвидоша, о чем это он? Я что-то не понимаю.

– Пустое, – отмахнулся царь. – Ты что, мать, нашего отца Трофима не знаешь? Пугает. А нам – не страшно!

– И третьего марта не страшно было. И на позапрошлую Пасху. И за день до наводнения. Да-а-а, нет пророка в своём отечестве. Да может, он и не нужен? – улыбнулся о. Трофим.

Царица замерла, в недоумении глядя то на него, то на царя Гвидона. Царь же, нахохлясь, отвел глаза и немного погодя спросил:

– Ну а ты чего предлагаешь?

Первый удар вечевого колокола, созывавший царевичей во дворец, настиг Ростислава, старшего из Гвидоновичей, когда он с гурьбой охотников готов был сорваться в поле.

Услышав звук колокола, Ростислав посмотрел в ту сторону, откуда он доносился, попридержал коня. Сухой старик в зипуне и шапке, встряхнув клетку с соколом, заметил подобострастно:

– Ох уж эти мне матушка с батюшкой: развеяться не дадут.

Покосясь на него, Ростислав сказал:

– Сокола не порань. А то сам развеешься. Пеплом, – и обратился к дружине: – Отбой! Нно-о-о! – подобрал под узцы коня и первым ринулся через поле к городу.