Евгений Майоров - Детективные хроники. Високосный год

– Ладно, начну с чупа-чупса, эти конфеты меня успокаивают и в то же время помогают думать ничуть не хуже сигарет… Человек всегда стремился к чему-то большему, деньги и женщины – это желания обывателей. У нас же с Артёмом было нечто более возвышенное, мы хотели власти над толпой, признания, внимания. И всё это у нас было в тот самый момент, когда мы выходили на сцену, свет прожекторов освещал наших персонажей, внимание зрителей было нашим. Но этот гадёныш сделал что-то из ряда вон выходящее, а потом и его друг спустя два года.

– Да, ну а ты…

– Я же просил не перебивать, когда я рассуждаю.

– Ладно-ладно, продолжай.

– Это всё стечение обстоятельств, всё бы было иначе, если бы не эта чёрная полоса. Человек всегда стремился к большему. Но создав искусственные крылья, подлетел слишком близко к солнцу, обжёгся и упал.

– Что за чёрная полоса?

– К этому мы ещё подойдём.

Я вытащил изо рта конфету на палочке, покрутил её в руке и выбросил в урну, которая стояла под столом. Достал сигарету из упаковки. Затяжка, пауза, дым. Мне определённо легче, можно продолжать:

– Впервые я понял, что значит власть… ещё в детстве. Родители привели меня в детский сад, сразу в среднюю группу. И это мне ещё повезло. Очередь на детские сады огромная, сам знаешь, детей записывают с рождения. До меня очередь дошла не сразу: ясли и младшую группу я пропустил, меня воспитывала бабушка, думаю, это даже к лучшему.

– Почему?

– Очевидно же… меня отдали в садик, когда я уже был чуть постарше и понимал, что происходит. Родители подарили мне игрушку: пожарную машину с раскладной лестницей, с этой машиной я и пришёл в садик, в первый день. Толпа из пяти – шести ребят окружила меня после того, как мама и воспитательница ушли. Я никого не знал из этих детей, но уже через пару минут чувствовал себя как рыба в воде.

– Вы подружились?

– Лучше. Они восхищались не мной, а моей игрушечной пожарной машиной. «Вау-у-у, какая у тебя машина!» – первую минуту я слышал от них только такие фразы. И лишь потом они поинтересовались, как меня зовут. Слегка смутившись, я ответил: «Максим». Будучи ребёнком, я не осознавал, что происходит. Но уже тогда я чувствовал, что этими детьми можно управлять с помощью моей игрушечной машины: они любили эту игрушку, а не меня… Но мне было всё равно, пока я в центре внимания.

– И ты сразу пришёл к такой мысли?

– Нет, конечно. Как ребёнок может дойти до такой мысли?! Ребёнок может только чувствовать. Эмоции – это всё, что есть у детей, и никакого чёткого сознания. Но не всё ли равно, какая причина на самом деле, если тебя любят и ценят, пусть даже если это всё фальшиво? Ведь многие взрослые – это те же дети, которые до сих пор не выросли. Посмотреть на этих сорокалетних богатеев: у них есть деньги, они могут позволить себе красивых молоденьких женщин и прочую роскошь. При этом понимая, что женщины любят не их, а деньги, – им всё равно, пока они получают то, что им нужно. Это естественный процесс. Так и тогда те дети получили возможность играть с моей пожарной машиной, а я получил их внимание и уважение, пусть и фальшивые, пусть я тогда всего не понимал, будучи ребёнком, но я чувствовал – это главное. «Ты же не ходишь в кино и театр за сюжетом или идеей, ты ходишь, чтобы получить эмоции», – так говорил Артём.

– Ты скучаешь по другу?

– По другу? По Артёму, что ли?

– Ну да.

Я потушил сигарету в пепельнице, сразу же достал из пачки вторую и снова закурил, продолжив свои рассуждения:

– По какому такому другу? Этот гадёныш всегда был для меня соперником. Вся труппа признавала только его. Я был своего рода мальчиком на побегушках, старался выделиться из толпы и получить более значимые роли. Артём искусно манипулировал как зрителями, так и актёрами. В то время игрушечная пожарная машина всегда была у него.

2 марта. 9:50

Я на месте. Видно, что криминалисты уже осмотрели всё, что им было нужно, и ждут лишь меня, чтобы я мог дать отмашку для того, чтобы увезли тело. Не понимаю, зачем их всегда высылают по двое, вполне достаточно и одного. Это не американский сериал, у нас нет распределения: криминалист по волокнам, или криминалист по крови, или криминалист по отпечаткам – у нас все занимаются всем, это реальность. Тут вполне хватило бы и одного человека. Дежурных сотрудников в форме тоже двое, они огородили прилегающую территорию жёлтыми лентами. Я подхожу к коллегам и здороваюсь с одним из них, пока второй продолжает делать снимки на полароид.

– Привет, Вить, ну рассказывай, что тут у нас?

– Привет, Миш, да а что рассказывать? И так всё понятно. Убийство решили «замаскировать» под самоубийство.

– Поясни подробнее.

– По уликам понятно: крови на асфальте мало, цвет не тот, жертва обнаружена не в той позе, если бы она действительно спрыгнула с этого моста. На лице и теле имеются ссадины, жертву, скорее всего, били. В общем, уйма всего. Волокна и отпечатки ещё не проверяли, надо отвезти её в лабораторию для детальной экспертизы.

– Хорошо, отвозите, вечером загляну к вам.

– Да, погоди, тут ещё кое-что есть.

Мой коллега позвал к нам второго криминалиста с фотоаппаратом.

– Жека, покажи тот снимок.

На снимке была спина жертвы, на правой лопатке неровно ножом или же чем-то острым была вырезана римская цифра два. Конечно, может показаться, что мы всё притягиваем за уши. Но кроме как на двойку эти порезы больше ни на что не походили. Два вертикальных пореза параллельных друг другу и два горизонтальных пореза снизу и сверху можно было охарактеризовать не иначе как римскую цифру два. Хотя чёрточки снизу и сверху вроде бы уже не ставятся. Создавалось впечатление, что убийца специально их вырезал, чтобы мы сразу поняли, что это цифра. Зачем же тогда он оставил труп своей жертвы под мостом, пытаясь инсценировать самоубийство? Один факт перекрывал другой. Может быть, это всё-таки была не двойка? Я подошёл к жертве. Женщина лет сорока – сорока пяти, телосложение полноватое, стрижка короткая, волосы каштанового оттенка, на ногах штаны и ботинки, верхняя одежда отсутствует, не тронут только лифчик. Сомневаюсь, что она была убита с целью изнасилования. Всё-таки она уже в возрасте, да и внешность не торт. Я осмотрел спину: потёртости, следы крови, он вырезал эту «двойку», словно тату-мастер делает наколки, судя по всему, ещё когда жертва была жива. На одной стороне весов у нас была попытка инсценировать убийство, на другой – улика, доказывающая, что преступник не хотел скрывать, что это убийство. И почему именно цифра два… тогда понятно, что это не первая жертва, но где тогда первая? Или это цифра означает что-то другое? Необязательно же это должен быть порядковый номер. Одни факты против других. Хочет ли он запутать следствие? Трудно разобраться без детального анализа.