Олег Ернев - Маленькие комедии

СЕРЕБРЯКОВ. Ты знаешь, дорогая, я это вижу по твоей фигуре.

СЕРЕБРЯКОВА. Что хочешь сказать – похудела?

СЕРЕБРЯКОВ. Не то слово.

СЕРЕБРЯКОВА (смотрясь в зеркало). Дай-ка примерю платье.

Надевает одно, потом другое, третье.

Висят, как тряпки. Да. Придётся покупать всё новое.

СЕРЕБРЯКОВ. Не объедайся, говорю. Мы скоро в ресторан идём.

СЕРЕБРЯКОВА. Не волнуйся. В ресторане тоже буду есть. Только в чём в ресторан идти? Совсем нечего надеть. (Становясь на весы, присвистнув). На восемнадцать килограмм! Ты представляешь? Я похудела на 18 кг! Вот это рекорд!

СЕРЕБРЯКОВ (разглядывая её). Слушай, да у меня только сейчас глаза открылись. Ты же похудела!

СЕРЕБРЯКОВА. Я же говорю: на 18 кг.

СЕРЕБРЯКОВ. Фантастика! Ты сравни, какая ты была (показывает на фотографию на стене) пампушка. И какая ты сейчас. Просто прелесть. Милая, ты королева красоты. Как тебе это удалось?

СЕРЕБРЯКОВА. Попереживай так, как я, посиди на овсянке…

СЕРЕБРЯКОВ. И кефире.

СЕРЕБРЯКОВА. Да что ты привязался с этим кефиром. А тренажёры? Я как чумная, от злости педали вертела. А ты всё деньги собирал. А я педали вертела. А теперь мне в ресторан надеть нечего.

Серебряков роется в шкафу.

СЕРЕБРЯКОВ. Слушай, Ленуська. А вот это платье тебе не подойдёт?

СЕРЕБРЯКОВА. Что за платье?

Рассматривает платье.

Господи. Да ему пятнадцать лет. Я тогда двадцатилетней дурёхой была. Это же ещё до замужества.

СЕРЕБРЯКОВ. Ну, дурехой ты никогда не была, иначе бы за меня замуж не пошла. А платье это я берегу. Оно мне дорого. Помнишь, когда мы с тобой первый раз в Царское село поехали? Пешком шли из Екатерининского парка до Павловска нижним парком… Помнишь?

СЕРЕБРЯКОВА. Ещё бы не помнить тот день.

СЕРЕБРЯКОВ. Шли, останавливались… И всё время целовались.

СЕРЕБРЯКОВА. Да, прекрасный был денёк.

СЕРЕБРЯКОВ. Ленка, как мы с тобой целовались!

СЕРЕБРЯКОВА. Да, это мы умели.

СЕРЕБРЯКОВ. Не понял, что значит умели. Почему в прошедшем времени? А сейчас… да я тебя…

СЕРЕБРЯКОВА. Нет, милый, давай после ресторана. Мне надо в себя прийти.

СЕРЕБРЯКОВ. Приходи. Платье померь. Ты в тот день была в этом платье. Оно моё любимое.

СЕРЕБРЯКОВА. Бог ты мой, пятнадцать лет назад!

СЕРЕБРЯКОВ. Какая у тебя была фигурка! Впрочем, что это я? Что значит была? Нет, то, что ты видишь на стене – это не ты. Не ты! Ты – вот она. В этом платье. Ты – та, которая сейчас передо мной! Надень это платье.

СЕРЕБРЯКОВА. Сейчас? Надеть?

СЕРЕБРЯКОВ. Надевай.

Серебрякова надевает.

СЕРЕБРЯКОВА. Не могу поверить, Костя. Но оно мне как раз.

СЕРЕБРЯКОВ. Ты посмотри на себя в зеркало, полюбуйся. Ты же красотка, как будто не было этих пятнадцати лет. Потрясающе!

СЕРЕБРЯКОВА (крутясь перед зеркалом). Действительно, я себя не узнаю. Правильно говорит русская пословица: нет худа без добра.

Он берёт фотоаппарат, делает снимки. Звонок в дверь. Серебряков идёт открывать возвращается с Беляевым.

СЕРЕБРЯКОВА (застыв, испуганно). Что это? Это же он!!!

СЕРЕБРЯКОВ. Кто?

СЕРЕБРЯКОВА. Тот человек из подвала. Похититель. Который меня овсянкой кормил. И в шахматы играл со мной. Ты что не отдал ему деньги?

СЕРЕБРЯКОВ. Успокойся, милая. Я должен тебе кое-что объяснить. Этот человек – Беляев Алексей Борисович. Познакомься.

БЕЛЯЕВ (разводит беспомощно руками). Извините Елена Аркадьевна. Так получилось.

СЕРЕБРЯКОВА. Что получилось? Что происходит? Я звоню в полицию.

Берёт телефон, набирает номер.

СЕРЕБРЯКОВ (удерживая её). Погоди, Леночка. Дай объясниться. Сядь. Не волнуйся. И выслушай. Не только Алексей Борисович, но и я должен перед тобой извиниться. И я – в первую очередь. Твоё похищение было организовано…

СЕРЕБРЯКОВА. Им, я знаю, он мне сказал.

СЕРЕБРЯКОВ. Да нет, моя родная, не им – мною.

СЕРЕБРЯКОВА. Тобою?! Я не ослышалась?!

СЕРЕБРЯКОВ. Не ослышалась. Мною.

СЕРЕБРЯКОВА. И ты так спокойно об этом говоришь?!

СЕРЕБРЯКОВ. Не спокойно, разумеется: я очень волнуюсь. Понимаю, каково тебе сейчас, вхожу в твоё состояние. Но и ты войди в моё.

СЕРЕБРЯКОВА. Мне войти в твоё? Как это понимать?

СЕРЕБРЯКОВ. Попробую объяснить. Всё началось с того, только ты не злись, не швыряйся в меня фруктами, тарелками и прочее. Не будешь? Я вижу, ты уже злишься.

СЕРЕБРЯКОВА. Говори.

СЕРЕБРЯКОВ. Алексей Борисович… Может, вступитесь?

БЕЛЯЕВ. Нет уж, вы сами. Я – человек со стороны. Я могу наблюдать.

СЕРЕБРЯКОВА. Ты будешь говорить?

СЕРЕБРЯКОВ. Всё началось с того, что ты, будучи потрясающе красивой девушкой, последние семь лет стала превращаться в толстую бабу.

СЕРЕБРЯКОВА. Что? Что ты сказал?

Хватает с вазы апельсины, яблоки, бананы, швыряет ими в Серебрякова. Тот пытается уклониться, прячется за столом. Беляев искренне хохочет. Несколько бананов полетели и в него.

СЕРЕБРЯКОВ. Как говорить, когда ты дерёшься?

СЕРЕБРЯКОВА. Хорошо, успокоилась. Говори.

СЕРЕБРЯКОВ. Говорю, что ты стала толстеть.

СЕРЕБРЯКОВА. Все женщины толстеют. У нас природа такая.

СЕРЕБРЯКОВ. Не все. Многие остаются прежними даже после родов. А ведь ты даже не рожала и уже растолстела.

СЕРЕБРЯКОВА. Понятно. Тебе это не нравится.

СЕРЕБРЯКОВ. Дело не в этом. Ты мне нравишься, даже будучи пампушкой. Но ты потолстела на двадцать кг.

СЕРЕБРЯКОВА. На восемнадцать.

СЕРЕБРЯКОВ. Хорошо, на восемнадцать. Стала мало двигаться, сидела за компьютером. А болезни? Ты ведь стала то и дело по врачам ходить. Это из-за малоподвижного образа жизни, из-за злоупотребления едой. А ведь ты была такая умница. Нет, ты и сейчас известный человек в шахматном мире.

СЕРЕБРЯКОВА. Не знала.

СЕРЕБРЯКОВ. Потому что забросила шахматы, так ведь, Алексей Борисович?

БЕЛЯЕВ. Пожалуй, так. Но я скажу больше, Елена Аркадьевна. Вы… впрочем, не пора ли объяснить, как она оказалась в подвале.

СЕРЕБРЯКОВА. Да, как? Объясните, пожалуйста.

БЕЛЯЕВ. Как-то мы встретились с вами и вашим мужем на вечеринке. Вы меня не запомнили, там было много народу. А я про вас многое узнал.

СЕРЕБРЯКОВА. Интересно, что же?

БЕЛЯЕВ. Самое главное: я за вами следил, когда вы ещё были молодой девушкой. Вы же с детства отличались способностью к игре в шахматы, были неоднократно победителем на чемпионатах среди юниоров.

СЕРЕБРЯКОВА. Да, было такое.

БЕЛЯЕВ. Я показывал ваши шахматные партии большим шахматистам, и все в один голос говорили, что вас отличает не просто талант, а… ну, не хочу произносить этого слова, но вы могли бы быть на уровне гениальности. Ваши ходы были совершенно оригинальны, непредсказуемы, я бы даже сказал парадоксальны. И вдруг – вы забросили шахматы. Очень напоминает ребёнка-вундеркинда, который вырастая, вдруг перестает им быть, и порою становится самым обычным человеком. Но вы – необычный. Вы иногда в журналах решали шахматные задачи, и благодаря вашему супругу, который мне их показывал, я эти ваши решения изучал. Решали вы эти задачи шутя. Вот что меня поразило, и я понял, что вас надо вытаскивать из вашего болота. А тут вы ещё и растолстели…