Дмитрий Мережковский - Митридан и Натан

И прозвище меня не ужаснет!

Да! Я хочу убийцей быть и буду!..

Волнует грудь отваги бурный пыл.

Горит лицо, огонь снедает сердце;

В нем ненависть бушует, как пожар,

И тот пожар кровь старика потушит…

Натан, Натан, твой смертный час пробил!.

Сад перед дворцом. Не совсем рассвело. Натан гуляет.

Натан (один).

Так, решено: пожертвую собою,

Чтоб юношу безумного спасти.

Губительным, жестоким ослепленьем

Он увлечен. Уж сила кротких слов

Не возвратит его на путь спасенья;

Уж страсти час, рассудок омрачив,

Им овладел, как страшное похмелье.

Еще один возможен здесь исход:

Пусть совершит он замысел свой мрачный.

Потом придет раскаяния час;

Падет с очей неведенья завеса,

Чтоб истины сиянье показать.

Он полон сил и выдержит страданья

Ужасного мгновения того.

Поймет добро отзывчивой душою,

И продолжать он будет труд любви,

Мной начатый, преемником достойным.

Вот он идет: заслышались шаги.

(Митридан крадется с обнаженной шпагой в руках;

потом останавливается за стволом дерева).

Митридан (про себя).

Вот этот муж, прославленный молвою.

Вот образец высоких совершенств!

Досадно мне, что ранний сумрак утра,

Улицезреть священные черты

Препятствует. Соперник ненавистный,

Любуешься беспечно ты зарей,

Последнею, кровавою зарею!..

Натан (про себя).

Готов на все, на все решился я.

Господь, прими страдальческую душу…

Митридан (крадучись).

Вот мести час!.. Не трепещи, рука!

Иль милости, что вкруг ты расточала.

Для подвигов ослабили тебя?

Натан (отдельно).

Он борется… с раскаяньем быть может…

(Митридан стремительно подбегает, хватает за руку Натана и заносит над ним шпагу.)

Умри, Натан!..

Натан (оборачивается к нему лицом).

Я умереть готов.

Митридан (опуская занесенную руку).

Так это ты, старик? Где ж господин твой?

Зачем ты здесь? Коварно обмануть

Не вздумал ли меня, ты раб презренный?

Так берегись!..

Натан.

Натан перед тобою.

Обманывать тебя я не хочу.

Я назвался вчера его слугою.

Чтобы помочь намереньям твоим;

Ты сам просил: я связан был обетом

Не отвергать молящих никогда.

Что ж медлишь ты? Иль насмеяться хочешь

Над стариком? Будь рыцарем, мой сын!..

Вот — грудь моя; она принять готова

Стальной клинок, как сладкий поцелуй.

Я смерти рад: она отворит двери

В желанный мир, где счастье, свет и жизнь.

Митридан.

Проклятие!.. Что сделал ты со мною!..

Или меня, Натан, так глубоко

Ты презирал; что оскорбить решился.

Смертельною обидой раздавить

И помощью своей мне вырвать сердце.

Безжалостно ногами растоптать?..

(Ломает надвое шпагу и далеко бросает обломки.)

Иль это бред чудовищный, безумный?

Рассейся же, виденье грез больных!

От этих чар и наваждений адских

Слабеет ум…

Натан.

Опомнися, мой сын!

О Господи, святою благодатью

Ты укрепи многострадальный дух.

Митридан.

Он молится… Не за меня ль?.. Так точно!

Я понял все! Ты победил, Натан!..

(Рыдая, припадает к ногам Натана.)

Натан.

Не побеждать, спасти тебя желаю.

Поверь же мне, безумец молодой.

Митридан.

Коль так, молю, неслыханную милость

Презренному злодею окажи:

Убей меня, Натан великодушный!

Да поразит твой правосудный гнев,

Как божий гром. преступного безумца…

Иль чистых рук не хочешь осквернить

В моей крови? Так бешеным проклятьем.

Чтоб дрогнули и небо, и земля,

Громи меня, как мерзостного гада!

Но не смотри таким любовным взглядом.

Он жжет меня!.. ужаснее стократ

Он молнии карающего Бога…

Дай смерти мне!.. Я слышать не хочу

Прощения, — была б чрезмерна пытка…

Натан, Натан, что сделал ты со мной!

Натан.

Мужайся, друг: лишь малодушных губят

Страдания; дух сильный закален

В горниле их; — еще сильней выходит.

О юноша, послушайся меня.

В груди моей не каменное сердце.

Ты старого Натана не стыдись.

Тебя люблю я отческой любовью,

Ведь я с тех пор уж полюбил тебя.

Как ты открыл доверчиво мне сердце,

Где ненависть и давнюю вражду

Заметил я со скорбью беспредельной…

Митридан.

Не вспоминай, не говори про то!

Как мог тебя, тебя я ненавидеть.

Божественный Натан!..

Натан.

Утешься, друг.

Ты не меня так страстно ненавидел;

Ты призрака создал себе в мечтах;

(Он как и ты был гордецом тщеславным).

Назвав ту тень Натаном, перенес

Ты на нее все темное, дурное

Души своей, что тяжело сознать

В самом себе…

Митридан.

Исчез обман, и бездна

Гиенною сияет надо мной.

Натан.

Послушай, друг,

Чтоб райских стран достигнуть,

Мы все должны над бездною пройти.

Лишь узкий мост — зовут его надеждой —

Над пропастью ужасною ведет.

Падением грозя ежеминутным.

Но чем смелей, решительней твой шаг,

Тем хрупкая опора под ногою

Становится и тверже, и верней.

Митридан.

Перед тобой стою, благоговея.

Все более, все глубже познаю

Великую, божественную душу.

Ты смертный ли? Ужель наш грешный мир

Мог породить такого совершенства

И святости высокий образец?

Натан.

Поверь, мой сын: тернистый путь страданий

И я свершал; он и меня язвил;

Но зажили кровавые те раны.

Ах, был и я когда-то молодым!

Томилась грудь могучей жаждой счастья,

Избытком сил и сладостных надежд…

Но в эти дни стремился я к блаженству

Лишь для себя; и потому оно

Обманчиво и мимолетно было.

Всю молодость науке посвятить

Сперва желал я в пылком увлеченьи;

И так мечтал: познанье явит мне

Все тайное, все чудное природы.

В святилище заветное вступив,

Там истину я узрю без покровов

В сиянии божественных лучей.

Над книгами стал проводить я ночи,

И блеск зари нередко на листах

Иссохшего пергамента встречался

С бледнеющим лучом моей лампады.

Но скоро жизнь неистовым потоком

В безмолвную обитель ворвалась,

Чтоб мой приют нежданно переполнить

И звуками, и светом, и весной.

Я полюбил… Клянусь, была достойна

Красавица безумнейшей любви.

Лишь ослепил впервые дивный образ

Мой жадный взор, — я позабыл про все,

Я позабыл торжественный обет свой

Над грудой книг иссохнуть, не видав

Ни ясных звезд, ни голубого неба.

О милые, приветные черты,

Вы до сих пор передо мною живы;

Бессмертными вас создала любовь.

Но ныне вы задумчиво-печальны

Витаете в тумане предо мной,

Тогда же вас цветущими я видел

И полными небесного огня.

Как пламенно лобзал я их в то время,

Как тяжело их было потерять!

Я также знал мучительное горе…

Но в тихую задумчивую грусть,

Оно давно во мне преобразилось