Всеволод Соловьев - Альсим

Уж не наткнусь теперь вовек.

Волшебный миг немого поцелуя

Мне показал, что значит человек!

Человек

(показываясь в дверях)

Чего изволите?

Альсим

Кто тебя спрашивал? Ступай к черту!

Человек

Чего ходить-то? Сам ведь обещался зайти, нешто не

слыхали?

Альсим

Что говорит этот невежа?

Человек

Вы бы, сударь, вместо того чтобы зря ругаться, да с чертями дружбу водить, кругом себя хорошенько б поглядели: на что это похоже?

Альсим

Что такое?

Человек

Про супругу говорю. Разве такие барыни бывают! Я вам хоть по пальцам доложу. Первое — насчет табаку. Известно, ежели барыня хочет курить — кури папироску, цигарку кури, ну, а чтобы барыня тютюн из трубки целый день тянула, так этого, к примеру, ежели по всей империи искать, так не найдешь! Второе — водка. Я против водки — ничего! Потому напиток настоящий — как есть в самую пропорцию. Только всякий свою деликатность в раз- мерах должен соблюдать, потому как всякое создание стоит в своем определении. Ежели, к примеру, соседский кучер Обдул пьет штоф, я штофа пить не буду; я выпью полштофа, потому как я в своем звании лакеи и должность не имею, чтобы, то есть, стоять на тонкой линии. Ну, а барыня должна пить рюмками, потому как она есть дамского сложения… Альсим

Умолкни, чернь непросвещенная и презираемая мной!

Человек

Это точно, мы из Черни — Чернского, то есть, уезда, ну, а насчет просвещения, хотя грамоты не сподобились, а всё же довольно хорошо можем понимать, что барыне с рыжей бородой ходить не резон!

Альсим

Вон!

(Выталкивает его. После паузы)

Однако грубый сей простолюдин

Смутил мое очарованье,

Чтоб возвратить его, мне способ лишь один,

И способ сей — воспоминанье!

(Прохаживается по комнате.)

С Трапезунда к Таганрогу

Незабвенный переезд!

Месяц освещал дорогу

Посреди мильона звезд.

Волны черные кипели,

Воздымалися валы,

А над морем чайки пели

И слеталися орлы.

Пароход летел, как птица,

Я на палубе стоял

И души моей царицу

Нежной дланью обнимал.

Трапезунд исчез в тумане…

Вдруг рассеялся туман.

Руку спрятавши в кармане,

Подошел к нам капитан.

«Где Ваш пачпорт?»— Я ответил,

Шляпу сняв: «У Сатаны!»

Он же с дерзостью заметил:

«Вы рассудка лишены!»

Но, взглянув на Леонору,

Замолчал и прочь пошел

И, в свою залезши нору,

В сне спокойствие нашел.

Элеонора тоже ушла в каюту. Я же не смог спать. Я продолжал стоять на палубе, всматриваясь в фосфоресцировавшее море. И — странное дело! Длинная осенняя ночь пролетела, как полчаса! Эта непонятная быстрота так удивила меня, что на другое утро я решился спросить о ее причинах у капитана, несмотря на его вчерашнюю невежливость. Впрочем, на этот раз он оказался далеко не свирепым и на мой вопрос грустно, но учтиво ответил: «И вы не знаете этого, молодой человек? А между тем это явление корениться в самой натуре вещей. Ведь мы на море, и натурально, что течение морских волн, присоединяясь к течению времени, производит его ускорение; и это, разумеется, только ночью, потому что днем лучи солнца, расширяющиеся от теплоты, парализуют применение этого закона». Сказав это, капитан удалился, оставив меня в величайшем смущении. Я проклял классицизм филологии, который выбил из головы моей даже столь элементарные истины физической науки. Но вот вошла Элеонора, и радости любви заставили меня забыть мою неудачу на поприще науки. Впрочем, вследствие начавшейся качки и других неудобств, мое блаженство было неполно. Но когда мы вышли на берег, тогда… скромность заставляет меня умолкнуть. В глубине моего сердца должен я заключить восторженные порывы моей души. Но здесь, подобно разгоряченным парам, сдавленным стенками парового котла, мои страстные чувства получают силу неодолимою. Я пламенею… Я задыхаюсь.

Элеонора — да! моя Элеонора!

Oнa во мне, я в ней — и это не во сне!

О, дайте мне воды, воды, ить очень скоро

Я весь сгорю на собственном огне.

(Кричит)

Скорей, скорей воды!

Показывается Сатана, держа в одной руке ведро и лом,

а в другой графин с водой.

Сатана

Пожар иль жажда? То иль это?

Огня, однако, не видать,

И потому я без ответа

Могу спокойно наливать.

(Наливает из графина воды в стакан и подносит Альсиму.)

Испить воды полезно и приятно,

Тебе ж служить и в этом я готов.

(Про себя)

Хоть я совсем не зол, но все-таки занятно

Дурачить эдаких скотов.

(Исчезает.)

Альсим

(выпивает понемногу воду, бросает стакан на пол и

в ужасе говорит)

В воде сей яд, отравлен сей напиток:

Лишь только я хлебнул — сомненья родились

И, будто некий мрачный свиток,

Перед душою развились.

(После продолжительной паузы, во время которой раз-

личными телодвижениями изображает свои душевные

волнения.)

Не борода меня смущает и тревожит…

Что борода? Волос случайный агрегат!

Нет, что мой ум гнетет, что сердце рвет и гложет,

Что гонит сон от глаз, когда все люди спят,

Так это нрав ее презрительный и злобный,

Наклонность бить, и бить по пустякам.

Кто б думать мог, что с красотой подобной

Совместна страсть к ударам и пинкам!?

(Закрывает лицо руками, затем, став на колени перед

образом, произносит следующую молитву)

Морфей, о сладкий бог, в пуховые объятья

Скорей меня приняв, свой тихий сон пошли

И раны все мои, без всякого изъятья,

Забвенья пластырем покрой и исцели.

Входит Элеонора.

Элеонора

Он только спать умеет, поросенок необразованный. Боги Трапезундские! За что вы меня обманули? Я просила у вас мужчину, а вы мне дали тряпку. Даже и мой новый знакомый профессор, и тот не в пример приятнее. Хоть рожа у пего кислая и фигурой он на засохшую селедку похож, да зато хотя солидность есть, говорит внушительно, ну, а этот Альсимка, я уж не знаю, чем только прельстил меня. Разве тем, что у меня борода, а у него нету? А кроме этого в нем ничего не найдешь. И зачем это Сатане его душа понадобилась? Впрочем, в аду и такие годятся: там ими улицу мостят заместо булыжника. Да мне-то каково жить с ним до тех пор! Просто тоска! Хоть спеть что-нибудь, с горя.

(Поет)

Ах, почто за меч воинственный

Я мой посох отдала

И тобою, дуб таинственный,

Очарована была!

Альсим

(просыпается)

Какая песнь? Обидные слова!

Ты не меня ли дубом называешь?

Элеонора

Тебя, баран, баранья голова,

А что за сим — тотчас же ты узнаешь!

(Бьет его.)

Альсим

Бей меня, о жестокая, но не забывай моего имени!

Меня зовут Альсим, Альсим, а не Зосим.

Элеонора

Какой Зосим? Что ты мелешь такое, мельница без

муки?

Альсим

Как? Разве ты не сказала: «А что, Зосим, тотчас же

ты узнаешь»?

Элеонора