Дмитрий Мережковский - Маков цвет (драма в 4-х действиях)

Андрей.Ах, папа, бросьте эту риторику.

Наталья Павловна.Все-то ты, Андрюша, сердишься. Укроти свое сердце.

Андрей.Да не сержусь я вовсе. Только, право, сейчас не до папиных сентиментальностей.

Наталья Павловна (целуя его). Мальчик мой ненаглядный, милый ты мой сынок. (Опять целует). Мы на то и старики, чтобы быть сентиментальными.

Арсений Ильич.Не понимаю я тебя, Андрей…

Андрей.Да что я вам дался? Оставьте меня в покое!

Арсений Ильич.Ну, этот тон ты брось. С отцом разговариваешь…

Андрей.При чем тут отец! Ведь не о семейных делах говорим!

Соня.Ну, Андрей. Довольно.

Андрей.Слушаюсь, Софья Арсеньевна. Так вы, значит, наслаждались необыкновенным зрелищем? Что ж? Может быть жениха где-нибудь встретили? На коне гарцевал? Впрочем, что я говорю, ведь они сегодня в подворотню спрятались, герои порт-артурские… [7]

Соня.Андрей, это гадко, что ты говоришь. Гадкая злоба!

Арсений Ильич (к Андрею). Я тебе запрещаю говорить в таком тоне!

Соня. Ничего, папа. Пусть, пусть…

Андрей.Оскорбленная добродетель? Да я ведь ничего…

Наталья Павловна.Ты, Андрюша, отлично знаешь Бориса. Знаешь, какой он человек. К чему издеваться? Соню хоть пожалей.

Арсений Ильич.Бестактность какая!

Соня.Да оставьте. Не хочу я его жалости! Я и без Андрея знаю все, что мне нужно знать.

Андрей.Уж будто бы? Так все отлично знаешь? А когда полковой дамой будешь, меня на журфиксы позови. Все-таки лестно.

Арсений Ильич.Да замолчишь ты когда-нибудь?

Соня (серьезно) . Андрей, я не признаю за тобой права судить Бориса. У тебя этого права еще нет. Твою грубость я тебе прощаю, хоть ты мне больно сделал, очень… А права судить, кто в чем виноват – у тебя – все-таки нет.

Андрей.Ну, да, да, никто не виноват. Нет виноватых… Знаем мы это…

Те же и Евдокимовна.

Евдокимовна (торопливо вбегая). Слышите, гул-то какой! По нашей улице так прямо и катнуло их. Силища народу! Песни свои эти орут, на Шпалерную, к тюрьме. [8]От окон-то подальше извольте, не ровен час!

Наталья Павловна.Кто? Где? Что ты, няня?

Соня.Нет, правда. Слышите? Это, должно быть, идут на Шпалерную. Это ничего, няня, не бойся!

Арсений Ильич.Да откуда они, с Невского?

Все, кроме Андрея, встали с мест, Соня идет к окнам.

Евдокимовна.Матушка, Сонюшка, да к окнам не подходите! Ведь запалят! Ведь бунтовщики это идут!

Соня открывает окно. В комнату врывается растущий гул, как бы далекие крики или пение, и топот. Стука колес не слышно. Последний разговор заглушен растущим гулом. Когда он усиливается – за окнами мелькают красные флаги.

Арсений Ильич.Действительно… Это очень интересно… Надо только пальто накинуть.

Выходит.

Евдокимовна.Батюшка, барин, да ведь силища прет! Да прикажите вы Софье Арсеньевне окно-то закрыть! Сами простудитесь и квартиру настудите.

Соня.Молчи ты, ради Бога. Мама, накиньте плед (подает) . Отлично все будет видно. Слышите? Вот уж мальчишки бегут… Андрей, что ж ты сидишь? Отвори другое окно… Оттуда маме виднее…

Андрей медленно встает, отворяет второе окно, затем отходит. Гул усиливается. Входит Арсений Ильич в шубе и идет ко второму окну, где Наталья Павловна. Андрей стоит немного позади.

Евдокимовна.Безобразие какое! Окна еще открыли. Бунт страшенный, а тут еще глядеть! Да ведь разве ж допустят? Да ведь тут как налетят казаки, так ведь тут такое пойдет, Софья Арсеньевна!

Соня (оборачиваясь). Ах, няня, иди лучше сюда. Иди сюда! (берет ее за плечи и почти насильно тянет к окну). Ну, гляди, никто на них не налетает, потому что вовсе они не бунтовщики. Всем свободу дали…

Евдокимовна.Это свободу-то… этакой толпой… по улицам… тюрьму ломать?.. Никогда этого не будет, пока свет стоит, чтоб свободу давали… Угомонят.

Соня.Ворчи сколько угодно, а вот дали!

Гул усиливается.

Евдокимовна.Господи! Флаги-то, флаги, словно мачты, черные! Страсти Господни! Черные-пречерные!

Соня.Да какие там черные, разве не видишь – красные?

Андрей (задумавшись, как бы про себя).

Соня (оборачивается). Что?

Андрей.Ничего (помолчав, продолжает).

Евдокимовна.Ой, и то красные! Ой, страсти, красные! Гул слегка затихает.

Соня.Ну что, налетели солдаты? Мама! (Оборачивается к ним, но они не слышат. Андрей, стоящий поодаль, взглядывает на нее молча). Андрюша, ты видел? Посмотри, кажется, другая толпа идет? Нет?

Андрей (отходит к столу). Брось любоваться, это не спектакль.

Соня.Ах, Андрей… (к няньке). Няня, что с тобой? Чего ты?

Евдокимовна (заливаясь слезами, махая руками, причитает). Победили они, окаянные, звери, супостаты! Кончилось житье православное! Отступил Господь, отступил – попустил, предал нас на посмеяние! Не заживать бы мне, старой, чужого века, не доживать бы до проклятого дня…

Наталья Павловна (отходит от окна, которое закрывает Арсений Ильич ). Няня, няня, что ты? как тебе не грех, сумасшедшая ты!

Евдокимовна (не слушая). Пропали головушки наши!

Соня.Пойдем, няня, успокойся!

Уходят.

Арсений Ильич (снимая шубу). Давно бы ее увести, эту дуру старую. Пойдет теперь причитать. Какая-то ограниченная, так сказать, черносотенка. Нет, зрелище в самом деле грандиозное. Что может быть отраднее этого молодого энтузиазма!

Андрей. Какие ужасные вещи вы говорите, папа!

Арсений Ильич. Отчего ужасные?

Андрей. А то, что мне стыдно за вас. Это вовсе не зрелище для развлечения буржуа. Вы не понимаете, что это гнусность, – любоваться из окна красными флагами. Ведь красные-то они от крови. Манифестанты эти, не дойдя до Шпалерной, могут быть расстреляны, и тогда не только флаги, мостовая будет красная.

Входит Соня.

Наталья Павловна.Ну, что старая?

Соня.Ничего, успокоилась немножко.

Арсений Ильич. Андрей, нельзя быть в постоянной истерике. Что с тобой делается? Не беспокойся, не тронут их.

Андрей.Ну, бросим. Не до споров и разговоров. Вот что. Я ухожу.