Николай Погодин - После бала

Кременской. Нет, с раскрытыми глазами.

Людмила. Николай, подожди… Это же раздор, разрыв… Милый, зачем?

Кременской. Как зачем?

Людмила. Да?

Кременской. Да.

Людмила. Для уютных выходных, для веселых ночей, для… по-мужицки, сапогом в спину, когда стало неудобно?

Кременской. Если бы я по-свойски замял это дело с садом, если бы кривя душой поверил всей твоей лжи, а заодно придавил Машу — подумаешь, тля, смеет бороться с женой начальника! — если бы тебя, дорогая, устроил здесь, в район при себе, а папашу — куда он метит, — вот тогда бы ты сказала: какая высокая любовь!.. Я плюю на такую любовь! А теперь я советую тебе, как старший товарищ: честно и твердо проверь своего отца и материал о нем передай мне. Слушай меня. Ты погибнешь с твоим отцом.

Людмила. Ты страшный человек, ты каменный, ты мертвый! (Ушла.)

Кременской. И вина нет и пить не к чему.

Ночь весной, улица в колхозе. Людмила вышла из повозки.

Людмила. Дальше я одна пойду… Куда же мне пойти? Сюда или туда? Выросла здесь, а будто не узнаю.

Явились Тимофеич и Барашкин.

Тимофеич. А мы все караулили на краю с коих пор. Прослышали, что вы туда поехали, вот и караулим.

Людмила. Как — туда? Зачем прослышали? Кто вы такие?

Барашкин. Оставьте не узнавать.

Тимофеич. Не узнаете своих людей? Жалко, конечно… только я — Тимофеич, а это — Васька, племяш.

Людмила. Чего вам надо?

Тимофеич. Как же, Людмила Адамовна, чего нам надо? Это вопрос неподходящий. По нашему теперешнему делу много пословиц можно высказать, да забыл. Не до умственности, когда у комара портки печет. Вы, конечно, девица молодая, не такая, как мы, — понимаем… однако тихонько послушайте меня. Я раза в три больше вас землю топчу. Зря скандал вы затеяли с Машей. Вот что. Шукнуть следовало мне через вашего папу полслова, бред, вздох, а до времени и кокнуть бы можно ее… как говорится, рыбьим жиром попоить… Что поделаешь, Людмила Адамовна! Своя жизнь — сегодняшняя, а чужая — она вчерашняя.

Людмила. Чего вы хотите от меня?

Барашкин. Три тысячи брала — чего хотим, не спрашивала.

Тимофеич. Расписки целы. Не три, а шесть.

Барашкин. Я за прошлый год считаю.

Тимофеич. Через папу вашего сданы деньги в форме пожертвования на беспризорных детей. Формально. Три — за прошлый урожай с сада, три — вперед, под новый договор. Мы, конечно, неизвестны, — может, ваш папа поступил с вами не по-родительски и денег вам этих не отдал, а мы вам платили, Людмила Адамовна, за вашу визу над договорами, хотя второй договор по старой визе пошел.

Людмила молчит.

Будто даже вы и выдумали, чтоб была артель… Нет, вы уж подарите словом, Людмила Адамовна. Мы понимаем, скверно вам об этом говорить. Вы в намеке пустите конец, за какой хватиться. А мы хватимся и, может, вас вытащим… У вас деликатные дела с большим человеком, скажу по-мужицки — рука. Когда другой договор составляли, на то и уповали, смело шли. Теперь получилась статья в газете… Нет, думаю, не может же быть, чтоб человек сам себе яму рыл. Тут скрыт конец. Обнаружьте. Барашкин. Чего же молчишь? Давай совет.

Тимофеич. Конечно, уж если садиться, то на одну постельку, под одними свечками. Мил — не мил, а венчаться иди.

Людмила бросается прочь, убегает.

Барашкин. Убегаешь? Страховку получила у любовника на подушках? (Свистит.) Тю-тю!

В доме Маши. Вбежала Людмила.

Людмила. Кто дома? Адам Петрович, вы здесь?

Вошла Евдокия.

Евдокия, Адам Петрович еще не приходил?

Евдокия. Обед перепрел… Жду.

Людмила. Значит, сейчас придет. Студень варила?

Евдокия. Стоит. Покормить?

Людмила. Он обожает студень с хреном. Значит, скоро придет… Мать, пойди к соседям ворожить.

Евдокия. Какая теперь ворожба! Утро, народ в поле выходит.

Людмила. Утро… в поле… Огни горят, шатры поставлены, кухарки котлами звенят… Ничего не понимаю! Что же вы стоите, Евдокия? Я не хочу студня с хреном. Я хочу верхом в поле — картошку печь. Уйдите из дома на полчаса.

Евдокия. Чего ты меня гонишь? Кому я здесь мешала? (Обиделась, вышла.)

Людмила. Я его все равно здесь убью, на пороге… в лицо… Эта старая растрепа кашляет… Слушайте, Евдокия!

Евдокия вошла.

Пойдите, пожалуйста, в кооперацию и купите там…

Евдокия. Кооперация в этот час закрылась.

Людмила. Ну, возьмите эти деньги себе… Возьмите! Понимаете, мне надо, чтобы вы пошли. Что, что? У меня секретное свидание. Я буду переодеваться.

Евдокия. Свет горит, окна раскрыты. Я вот и раму для воздуха открыла.

Людмила. Я потушу свет и буду все равно… (Всучила деньги.)

Евдокия. Бешеные, капризные… У Кисетовых дрожжей занять? Сейчас приоденусь. (Ушла.)

Людмила. Потушу свет… Без света стрелять на пороге, по кашлю, в белое пятно с трех шагов… (Прислушалась.) Входит? Он входит?.. (Убежала к себе, вернулась с револьвером, потушила электричество.)

Голос Евдокии. Ай уже переодеваешься?

Людмила включила свет.

То-то. А то уж больно скоро.

Людмила. За твою… (Смотрит в упор кому-то и шепчет.) За то, что я… (Происходит то же. И вдруг.) Галлюцинация? Никто не приходил? Галлюцинирую?.. Надо закурить. (Пошла к себе, вернулась с папиросой и, не закуривши, вскрывает конверт. На пол из конверта что-то выпало. Читает и роняет из рук бумагу.) Тетя Авдотья, не уходите, не надо… Скорее! Не надо… Скорее!

Евдокия (вошла) . Да что ты! Прямо безумная стала.

Людмила (подняла с пола кандидатскую карточку) . Вот его кандидатская карточка. Видите?

Евдокия. Вижу. Билет.

Людмила. Отец бежал… (Тихо. Упали из рук карточка и папироса.) Жмут башмаки? Качаешься? Жмет сердце? Жмет горло?.. Что же ты не кричишь, Евдокия? Он с тобой жил? Что же нам с тобой отворачиваться от собственной… Не лги передо мной, не отворачивайся! Ты в поездах просила хлеба с Машкой, ты была красивой, тонкой женщиной, тебя присмотрели… Зачем? Умоляю, скажи мне, зачем он сюда приехал? Может быть, этот добрый человек когда-нибудь сказал тебе, почему он такой добрый? Может, он сказал тебе, кто он такой? Бывший поп? Фабрикант? Князь?.. Пойми меня, Евдокия: у твоей дочери есть биография, у меня этого нет. У меня нет родственников. У меня был один отец, я его пяти лет увидала. У меня нет биографии!