Антон Макаренко - Мажор

— Поход продолжается, ха-ха!

— А где обоз, не знаешь?

— Я ничего не понимаю.

Шум. Кто-то поет мотив знаменного салюта. Два-три коротких звука в трубу.

Неожиданно забил барабан.

Жученко: Что же тут стоять? А где дежурная?

Гедзь: Пошла посмотреть.

Из музыкантов: Жучок, куда же инструменты?

Жученко: Сейчас.

На верхней площадке Донченко.

Донченко: Знамя и музыканты, идите сюда. Остальные подождите здесь, никуда не ходите. Синенький здесь?

Синенький(с сигналкой): Здесь, а что?

Донченко: Иди сюда. Жучок, иди, посоветуемся.

Жученко и Синенький взбежали наверх. На площадке они открывают совещание. Знаменщики и музыканты проходят в осевой коридор второго этажа. Со двора, окруженная толпой ребят, входит Торская.

Отдельные возгласы:

— Надежда Николаевна, здравствуйте.

— Товарищ Торская, напрасно с нами не поехали.

Торская: Хорошо было?

Голоса:

— Ого, хиба ж так?

— А чего у вас тут все разорено?

Торская: Федя, чего ты такой серьезный?

Романченко: Чего серьезный? Не серьезный. (Подает руку.) Здравствуйте. Вы здесь без нас еще не женились?

Торская: Нет, Федечка, не женились.

Романченко: То-то. А вы знаете, Вера Донченко чуть-чуть не женилась в Тифлисе.

Донченко (сверху) : Смотри, Федька, я тебе уши нарву.

Романченко: Видите, видите, значит, правда.

Торская: Разве тебе за правду всегда уши рвут?

Романченко: Почти всегда. А это правда. Чуть-чуть не женилась. Там такой к ней черный прилепился. Куда они ни пойдет, а он все… (Федька танцует, показывает, как приглашают на лезгинку). А у Верки сердце, знаете, так и прыгает. (Показывает кулаком, как прыгает сердце.) Видите, видите?

Вера сбегает вниз и хватает Федьку за уши.

Романченко: Дежурный командир, а дерется, Запиши себя в рапорт…

Жученко (сверху) : Слушай, пацаны. Слушайте: обоз прибыл и стоит возле черной лестницы. Сейчас будет сигнал на работу. По сигналу разгрузите обоз и корзинки внесите в спальни. Каждый отряд пускай сейчас же выделит уборщиков, переодевайтесь и немедленно приступайте к уборке.

Голос: А где убирать?

Жученко: По старым отрядным участкам.

Голоса: Правильно.

Голос девочки: А где ведра и тряпки?

Жученко: Все получайте у коменданта. Синенький, давай сигнал.

Синенький трубит сигнал на работу. Выбегает во двор и повторяет сигнал.

После сигнала кое-кто вбегает со двора, кричит.

Голоса:

— Какая работа?

— Куда заиграли?

Ответы:

— К обозу…

— На уборку.

Большинство разбегается: часть во двор, кое-кто по коридорам. В вестибюле остаются Жученко, Зырянский, Одарюк.

Зырянский: Я этому Вехову чуть морду сегодня не набил.

Жученко: Ты всегда паришься.

Зырянский: И в спальню его не пущу, пусть идет к маменьке.

Одарюк: Ох, и ленивый же парень.

Зырянский: Вышли на вокзал, прохожу по вагонам — баритон лежит. Чей? Вехова. А тут, понимаешь, публика лезет. Я его взял. Спрашиваю, как ты баритон бросил, а он мне: «У меня не десять рук». Не могу я этого видеть.

Жученко: В совет надо.

Входят Шведов, Забегай и Блюм.

Блюм: А, товарищ Жученко, здравствуйте! Здравствуй, товарищ Зырянский! Если бы вы знали, как я рад, что вы уже приехали.

Жученко: Так как же, Соломон Маркович? Завод не пущен, станки на дворе.

Одарюк: И без упаковки.

Блюм: Вы знаете, что здесь делается? Это не коммуна, а сумасшедший дом. Начальства — так звезд на небе немного меньше, а денег сколько выбросили! Помните, как мы с вами зарабатывали? Каждую копеечку берегли. А теперь — ф-ф-фу! Везут, везут, все заграничное. Один станочек пятнадцать тысяч рублей.

Шведов: Вот красота!

Зырянский: Наши соломорезки побоку.

Блюм: Вот вы говорите: соломорезки. Это правда, что станочки были старенькие, а все-таки мы на них шестьсот тысяч рублей заработали. Как зарабатывать, так никого не было, а как тратить да разные фигели-мигели, так сразу нашлись хозяева…

Жученко: Зато завод какой…

Входит Воробьев.

Воробьев: Здравствуйте.

Зырянский: Только ты, Петька, брось эти дела с Наташей. Чего ты пристал к девочке?

Воробьев: Да как же я пристал?

Зырянский: Ты здесь шофер и знай свою машину. Рулем крути сколько хочешь, а головы девчатам крутить — это не твоя квалификация. А то я тебя скоро на солнышко развешу.

Блюм: Так они же влюблены, товарищи.

Зырянский: Как это — влюблены? Вот еще новость. Я тоже влюблюсь! И всякому захочется. Наташке нужно рабфак кончать, а этот принц на нее вытаращился.

Жученко: Действительно, Петр, ты допрыгаешься до общего собрания.

Воробьев: Странные у вас, товарищи, какие-то правила. Наташа ведь взрослый человек и комсомолка тоже. Что же, по-вашему, она не имеет права?

Шведов: Она коммунарка! Как это — взрослый человек? Права еще придумал…

Жученко: Выходи из коммуны и влюбляйся сколько хочешь, а так мы коммуну взорвем в два счета.

Зырянский: Вас много охотников найдется с правами…

Блюм: Но если бедная девушка полюбила, так это же нужно понять…

Зырянский: Так и знай — на общее собрание!..

Забегай: Ты, Петр, с ними все равно не сговоришься. Это же, понимаешь ты, не люди, а удавы. Ты лучше умыкни.

Воробьев: Как это?

Забегай: А вот, как у диких славян делалось. Умыкни. Раньше это, знаешь, подведут лошадей к задним воротам, красавица это выйдет, а такой вот Петя, который втрескался, в охапку ее — и удирать.

Жученко: А дальше?

Забегай: А дальше мы его нагоним, морду набьем, Наташку отнимем. Это очень веселое дело.

Блюм: Зачем ему на лошадях умыкивать! У него же машина. И на чем вы догоните? Другой же машины нету… Однако глупости по бокам. Тебе, Петя, сейчас нужно ехать на вокзал. Вот тебе квитанция, привези багаж. Это Захаров сказал…

Воробьев: Есть.

Жученко: Ну, ребята, идем на уборку, а то ребята обижаться будут.

Зырянский: Ой, я и забыл, нам же столовую убирать. (Побежал наверх.)

Блюм вышел наружу. На сцене остается один Воробьев.

Пробегает уже в трусиках Федька Романченко.

Воробьев: Федя, голубчик, иди сюда.

Романченко: А чего тебе? Наверное, Наташу позвать?