Сергей Носов - Выпуск 3. Новая петербургская драматургия

ПОЭТ. Пора привыкнуть: ночью ты ЛИЗЕТТА. ( Пауза. ) А что, собака сдохла?

АНЕТТА. Почему это сдохла, типун вам на язык?

ПОЭТ. Давно ее не слышу. А раньше лезла в любой разговор. Только подумаешь слово сказать, она уже лает. И выла и скулила, только мы сядем с тобой…

АНЕТТА. Да потому что она вина уже не выносила. Вы ее споили, сударь мой. Где это видано, — заставлять пить СОБАКУ!

ПОЭТ. Никто ее не заставлял… ( Задумчиво. ) Она сама пила… Я никогда и никого и ни к чему не принуждал…

АНЕТТА. Ну, да… А кто сейчас кричал: ВИНА!!! ВИНА!!! ВИНА!!?

ПОЭТ( лирически ). Я требовал вина себе, а другим всегда предлагал… Кому же ты отдала собаку?

АНЕТТА. За кого вы меня принимаете? Как можно отдать любимую собаку, — и почти что члена дома?..

ПОЭТ. Члена семьи.

АНЕТТА. Семьи у нас общей нет. Вы бобыль, сударь, а я девица. У нас с вами общего была только собака. Я помню, как нам его подбросили щенком на рождество, как только мы приехали сюда. Знали, видно, что мы не бросим, нашли дураков. Как он замерз и тихо так скулил, как брошенное дитя! А он дитя и был… Какая разница! Щенок или цыпленок? Младенец есть младенец. Тут еще невинность, тут говорит сама природа.

ПОЭТ. А когда невинности нет, природа что, молчит?

АНЕТТА. Это уже испорченная природа.

ПОЭТ. Дура ты, АНЕТТА. А кто же рождает вас, невинных?

АНЕТТА. Рожают виноватые. Таков закон вещей. Невинность идет за виной, а тащит вину с собой… Но я не такая, сударь. Уж не знаю, в кого я уродилась… У нас в доме каждый год топили щенков и котят. А я ни убить, ни отдать собаку не могу. Хоть режьте меня саму.

ПОЭТ. Выпьем за то, что мы не можем убивать.

АНЕТТА. Про вас, месье, я не сказала ничего.

Пьют.

ПОЭТ( шепотом ). Ты считаешь, что я могу?

АНЕТТА( шепотом ). Про убийство, не приведи Господи, я молчу, но что касается всего остального…

ПОЭТ. Говори.

АНЕТТА. Скажу! Если уж на то пошло, то даже и молчать грешно. Соседка слева, знаете, что мне сказала?

ПОЭТ. Анетта, все, что угодно, но только не сплетни.

АНЕТТА. Я сплетни сама не терплю. Я тайну вам скажу, которую никто еще не знает. Хотите слушать?

ПОЭТ. Ну, хочу.

Пьют.

АНЕТТА. Итак, соседи слева. Те, что за изгородью беспросветной из винограда, а за ним терновник. Вы слышали там крики иногда?

ПОЭТ. Ни разу!

АНЕТТА. Я повторяю вам, — вы не хотите слышать. И, если бы не я, вы так бы и заглохли в бочке, как этот…

ПОЭТ. Диоген?

АНЕТТА. Не знаю. Имена я не запоминаю. Я помню только голоса. Так вот сосед, который муж соседки, если, конечно, можно так его назвать, потому что вот уж лет десять, как он с беднягой отказался спать после рожденья сына, но дом уж куплен, виноградник плодоносит… Куда переезжать? И вот живут втроем под прозвищем СЕМЬИ. Лет пять назад кретин взбесился и начал сына сечь. Сечет, а сын орет. Жена молчала. Вы замечаете, месье? Сначала она МОЛЧАЛА. Потом терпенье потеряла и отослала сына к сестре в ПАРИЖ. Вы замечаете, месье? И тут, вы думаете, у кретина прыть пропала? НЕТ!! И чего он выдумал! Нарисовал, мерзавец, на стене фигуры детские рядами и начал сечь ночами. Сечет, бормочет и кричит, пока не падает от изнуренья. Вот ВАМ, месье: воображенье и публика, и правила движенья. Вот до чего дурной театр доводит. Вот до чего мужчина может доскакать. А казалось бы, чего уж проще: открыть глаза, смотреть и жить. Так нет же: МИР не по вас, его немедля нужно весь перекроить. А женщинам несчастным что при этом делать? А деточкам охота в вашем мире жить?

ПОЭТ. Ну что мне тебе на это сказать? Я виноват перед тобой, АНЕТТА…

АНЕТТА. Ай, для чего мужчине каяться? Чтобы грешить и не маяться. Сто раз мы слышали уж это: я виноват перед тобой.

ПОЭТ( сатанея ). Ты не дослушала меня. Ты возишься со мной, как с каплуном, который нужно начинить к обеду. То так перевернешь, то этак, то ущипнешь, а то подержишь над огнем, еще минута, — и нож в меня воткнешь. А я кручусь в твоих руках, брыкаюсь… Я виноват перед тобой, Анетта: мне почему-то неохота быть каплуном.

Она пытается поднять его с кресла.

АНЕТТА. Я плед хочу стряхнуть… Привстаньте. ( Достает плед. ) А вы пока попрыгайте, поприседайте. Подумайте про геморрой. ( Уходит. )

Поэт начинает приседать, сначала неохотно, потом входит в раж.

ПОЭТ.

Входит Анетта.

АНЕТТА. Вот молодец. И публика довольна: есть на что приятно посмотреть. А собачка и вправду спит, как убитая. Я ей сегодня опять дала лекарство.

ПОЭТ( садится в кресло ). Какое?

АНЕТТА. А то, что вам прописано. Сначала я на кобеле проверила, потом сама приняла и тогда только вам дала. Я всегда в лекарствах очень осторожна. Мне в детстве говорила мать: лучше ничего не принимать. Организм, если правильно его направлять, сам будет жить, а если им не дорожить, там не помогут никакие лекарства.

ПОЭТ( пьет ). Принеси что-нибудь закусить.

АНЕТТА. Легко сказать…

ПОЭТ. И сделать совсем не трудно. Я не особенное что-то прошу, а что-нибудь. И собаку неси.

АНЕТТА. Вы что, оглохли! Спит собака.

ПОЭТ. Спящую неси. Я по ней соскучился. Пусть здесь где-то рядом поспит. Мне твое общество порядком надоело, пора его разбавить кем-нибудь.

АНЕТТА. Вы лучше бы вино разбавили…

ПОЭТ. Иди!

АНЕТТА. Уже в пути. ( Уходит. )

ПОЭТ. Черт тебя подери. Нет, длительное женское соседство невозможно…

Поэт засыпает. Из-за спинки кресла появляется Двойник. Он значительно моложе, а в остальном очень похож на Поэта.

ДВОЙНИК. Если нет любви.

ПОЭТ( вздрогнув, открывает глаза, изумленно разглядывает Двойника, тот тоже с интересом смотрит на него ). Ты кто?

ДВОЙНИК. Жилец.

ПОЭТ. Какой жилец? Сосед?

ДВОЙНИК. Можно сказать и так… Сосед. Ближайший.