Николай Коляда - Тутанхамон

ТАМАРА.Чего?

ГЛЕБ.Я говорю, везде больно, куда ни прислонись, что ж. Так что…

ТАМАРА.Повтори, что гуторишь?

ГЛЕБ.Терпи, сказал.

ТАМАРА (смеётся). Кошмар, Маруся отравилась, завёл пластинку. Слушай, ты? Дурак думкой богат, да? Уж не думаешь ли, что я прям вся такая мученица, прям спать не могу по ночам? Да мне плевать на всё. Не помню ничего, в голове одуванчик. Я живу и меня хоронить не надо. Зверёк в американском кине есть, зверёк, который в другого вселяется и живёт в нём, как паразит размножается. Я всё думала — придумали его. А потом поняла — они с людей это списали. Это — мы. Мы где угодно выживем. Мы только и думаем, куда бы всунуться, как бы воспроизвестись, как бы скорее поразмножаться начать, с кем лечь. Волшебная палочка и таинственная дырочка, знаешь, нет? И я такая. И ты такой. Так что — не надо, родной мой, не надо…

ГЛЕБ.Я не такой.

ТАМАРА.Помолчи, монашек, не хорони меня, я еще поживу, детей нарожаю, всё будет у меня, понял?

ГЛЕБ.Понял. Терпи.

ТАМАРА.Ещё советует. Давно не пьешь, переделался? Я вам, с Кубы кто, не поверю никогда. Вы все тут — врали и твари. А раскаявшийся дьявол — самый страшный чёрт. Знаешь это? Про тебя, родной мой.

ГЛЕБ.Всё, тише, людей разбудишь.

ТАМАРА (достала из сумочку пудреницу, красится). А ты не философствуй, не зли меня. Наврала я. На деле — всё хорошо, тип-топ у меня. Носильщик в аэропорту — мой любовник. В мою каморку приходит, я сижу, объявляю самолёты, а остальное время мы с ним чай пьём. А ещё соки разные. Пьём и пьём. Хиленький, плохонький, гаденький, никудышненький, носильщик-насильник, но есть же он у меня — тот, кому я нужна хоть зачем-то. Да чего трепаться-то? Честно? Хотела я с тобой переспать.

ГЛЕБ.Зачем?

ТАМАРА.Да для спортивного интереса, блин на фиг! Да передумала вот. Да, понравился ты мне. Хоть чем-то на всю эту шоблу не похож. Ну и ладно. Мало ли чего я хотела. Хочется-перехочется. Поехала я.

ГЛЕБ.Куда?

ТАМАРА.Да куда, куда. Домой.

ГЛЕБ.Трамваи еще не ходят.

ТАМАРА.Ну, пойду. По шпалам, блин, по шпалам, блин, по шпалам.

ГЛЕБ.Врёшь ты всё, Тома. Артистка ты.

ТАМАРА.Ничего я не вру. (Пауза.) Ну да, ладно, наврала. Ну да, нету носильщика. Ну и что? Будет. Пока никого. Пока у меня одна радость — приеду в автомастерскую, поставлю машину на яму, из машины не вылажу, мне ее ремонтируют. Два мальчика спереди ковыряются в бампере, а два сзади. А я сижу, делаю вид, что газетку читаю и балдею. И всё! Кайф. Тым-тыры-дым. Вот и всё счастье на сегодня. Тым-тыры-дым. Тым-тыры-дым. Тым-тыры-дым. Тым-тыры-дым.

ГЛЕБ.Сядь, посиди.

ТАМАРА.Зачем?

ГЛЕБ.Проводишь меня. Ну, будто и у меня кто есть, кому я нужен. Сядь.

Взял Тамару за руку. Молчат. Сели рядом на диван. Смотрят в окно.

ТАМАРА (слёзы вытерла). Жена-то у тебя отчего померла?

ГЛЕБ.Утонула. Ты чего плачешь?

ТАМАРА.Утонула или утопилась? Ты её любил?

ГЛЕБ.Нет. Не знаю. Она детей хотела. Я — нет.

ТАМАРА.Вон что. А что?

ГЛЕБ.Так. Не нужно этого, вот и всё.

Глеб встал, пошёл по комнате, смотрит в окно.

ТАМАРА.Чего?

ГЛЕБ.Так. (Трёт рукой грудь.) Иногда ночью проснусь, свет не включаю, пусто в квартире, тихо. Я иду в потёмках на кухню воды попить, горло иссохло. Иду, за стены держусь и думаю — нет, знаю: я там где-то, Там, Там, — когда всё это кончится тут, на земле, — Там я буду как какое-то своё главное счастье этой жизни вспоминать это простое и каждодневное: проснуться ночью, сходить на кухню, попить холодной воды. И всё. Буду думать: какое счастье, что можно так, что могу так. Идти в потёмках на кухню и попить воды. И всё.

МОЛЧАНИЕ.

ТАМАРА.Ну и где оно будет там, это наше великое счастье про то, как ночью мы просыпаемся?

ГЛЕБ.Будет. Там. Как помрём.

ТАМАРА.Охота тут жить, а не там. Опять я. Опять сказка «Про белого бычка»: «Идет бычок, качается: «Сейчас я упаду…»

ГЛЕБ.Так что про вчера?

ТАМАРА.Ну, заладил. Да что, что, что, прокурор?! Ну, даже если и правда, так что? (Пауза.) Аська про меня не рассказывала ничего?

ГЛЕБ.Мы с ней про другое говорим. Говорили.

ТАМАРА.Про что?

ГЛЕБ.Да ну. (Молчит.) Я ей наобещал красивую жизнь. Выпью, дак говорить красиво могу. Пообещал, что буду любить её и что у нас дети будут. А я детей не люблю.

ТАМАРА.Не любишь?

ГЛЕБ.Нет. Не люблю. Надо, чтоб на нас прекратилось всё, весь род, всё перестало бы. Чтоб мы, вот эти, кто сейчас живет — состарились бы, прожили, как надо или как не надо, и померли бы. И всё. И пусть будет пусто. Деревья растут пусть, звери пусть. А нас не надо. Не надо продолжаться.

ТАМАРА.Почему?

ГЛЕБ.Думаешь — надо?

ТАМАРА.А как нет-то? (Пауза.) Ну и что с Аськой?

ГЛЕБ.Да так. Врал ей, а утром встал, побежал за бутылкой. Я её охмурял просто, чтоб денег дала. Она потом неделю бегала, плакала, просила назад, приставучая, а я — нет. Стыдно теперь даже.

ТАМАРА.Ну дак женись на ней? Сегодня свадьба у неё должна быть, ну, прикрой её позор, ну?

ГЛЕБ.Зачем? Нет. Уеду. Вещи соберу и уйду сейчас.

ТАМАРА.Зачем?

ГЛЕБ.Не могу тут. Пить начинаю, или хочу нож взять и порезать всех. Не могу. Шум какой-то в голове постоянно. Не хочу, чтоб люди жили на свете. Понимаешь?

ТАМАРА.Шум? И что это за шум такой? Ну, объясни дуракам, а?

ГЛЕБ.Дьявол. Спрашивает еще.

ТАМАРА (помолчала). Да нету дьявола. И Бога нету, Глебушка. Детей надо растить — вот Бог тебе, вот главное. Детей. Это ж так понятно, нет? (Пауза.) Ну, тогда давай, я с тобой? А что? Нормально. Давай, поженимся? Свадьба назначена, всё заказано, водка есть, давай, мы с тобой, а? А чего? Поженимся и все.

ГЛЕБ.Зачем?

ТАМАРА.Так надо, миленький, так Богом придумано, ну?

ГЛЕБ.Его же нету, сказала?

ТАМАРА.Ну, кем-то там придумано так! А я рожу тебе, я смогу ещё, а чего, а?

Глеб встал у окна, смотрит на улицу, молчит, потом — тихо:

ГЛЕБ.Заткнись, дура. Не надо детей. Ты — дура, как все. Ты не понимаешь…

ТАМАРА (кричит). Это ты, дурак, с ума сошёл! Ты больной, блин-косой, человеконенавистник! И ты, гад, ходишь, молишься, да? За что? За погибель всем? И тебя там громом, молнией, током каким не стукнет в церкви, а?!

ГЛЕБ.Дура какая. Ну давай, раздевайся, снимай всё, парик тоже, я сейчас тебе сделаю, меня хватит на вас на всех, давай, ну? У, дура, бредит мне тут… Порадуешься ты с ним, с маленьким, поносишься, будешь думать — уй, он-то вот не такой, как я будет, он лучше будет… И чем кончится — знаешь? Знаешь. Детей ей. Каких? Куда? Для тюрьмы уродов? Посмотри, ну? Они все, и твои, и мои — мамки, папки, бились, копались, копошились, ковырялись, ехали, делали — и померли, ради детей, ради детей, ради детей, ради тебя и меня — и что?!