Проспер Мериме - Недовольные

Эдуар. Как? Вы собираетесь прочесть нам все это? Черт!

Граф. Речь написана с одной стороны, да и поля большие.

Граф де Фьердонжон (в сторону) . Он один хочет говорить, потому и назначил себя председателем.

Граф де Турнель откашливается, сплевывает, надевает очки и начинает монотонно читать, не всегда соблюдая знаки препинания, как человек, читающий чужое произведение. Эдуар говорит что-то на ухо графине, но она знаком велит ему слушать. Он не подчиняется. Потеряв терпение, графиня поворачивается к нему спиной. Тогда он подзывает собаку Бертрана, ласкает ее, велит дать лапу и т. д.; затем, видя, что граф держит в руке одну из страничек речи, осторожно берет со стола несколько страниц, скатывает их и дает собаке, — собака рвет бумагу на мелкие клочки. Никто не замечает, что произошло с речью.

Граф (читает) . «Господа! Прекрасны, неисповедимы пути провидения. В мире нет непоправимого зла. Действие самого страшного яда можно успешно побороть с помощью лекарств, которые природа щедро рассыпает своей благодетельной рукой... Нам следует неустанно благословлять промысл божий, ибо эти лекарства заботливо сосредоточены в тех краях, где человек подвергается, по-видимому, наибольшим опасностям. Путешественники, побывавшие в странах, иссушенных раскаленными лучами солнца, рассказывают об ужасных змеях, укус которых, казалось бы, должен повлечь за собой неминуемую смерть. Но они забывают добавить, что эти грозные пресмыкающиеся находят прибежище под широкими листьями растений, сок которых, введенный в рану, мгновенно оживляет несчастную жертву и вскоре возвращает ей здоровье. Анчар, столь ядовитый, что даже тень его приносит смерть, произрастает в силу божественного предначертания лишь по берегам морей и океанов, а морская вода, как известно, является прекрасным противоядием при отравлении тлетворными испарениями этого дерева. Итак, господа, видя народ, раздираемый пагубными распрями или стонущий под железной пятой тирана, мы не станем предаваться бесплодному отчаянию, а поищем вокруг себя лекарство или врача, несомненно, уготованного нам провидением».

Кавалер де Тимбре (в сторону) . Речь слишком отдает аптекой.

Граф (читает) . «Да, господа, история, служащая порой развлечением для светского человека, могла бы стать предметом отвращения и ужаса для философа, друга человечества, созерцающего отвратительную картину ее преступлений, если бы утешительная мысль о том, что невидимое провидение управляет судьбами империй, не поддержала книгу, готовую выпасть из рук мудреца, и не подсказала ему, что люди, позабывшие божественные предначертания и предающиеся разгулу страстей, часто ввергают в пучину бедствий и своих сограждан и самих себя. Но в силу, так сказать, причинной связи явлений другие люди, добродетельные, вдохновленные свыше, столь же часто преграждают своим мужеством путь опустошительному потоку революций и своей могучей дланью закрывают бездну, готовую поглотить родину!!!» (В сторону.) Уф! (Продолжает читать.) «И вот нашелся человек... больной, искалеченный, осужденный в страданиях проводить...»

Графиня (подсказывает) . Не то! В тексте: «...сказал некий христианский оратор...»

Граф. Да, да, правильно. «И вот нашелся человек...» Извините, господа, тут не хватает страницы... Не могу найти. Не затерялась ли она? Однако, дорогой друг, когда вы переписывали черновик моей речи, все было в порядке... Не эта ли страница? «И вот нашелся человек, сказал узурпатор...» Нет... Не знаю, где продолжение...

Кавалер де Тимбре. Человек нашелся, а страница потерялась.

Графиня. Друг мой! Разве у вас не сохранилось черновика?

Граф. Нет, я сжег его. Непостижимо!

Барон де Машикули. Пока господин де Турнель ищет свою речь, не пожелаете ли вы выслушать, дабы избежать потери времени, несколько кратких размышлений, на которые меня навели последние политические события...

Маркиз де Малепин (одновременно) . Я подготовил небольшую речь, и если уважаемые слушатели соблаговолят уделить мне полчаса внимания...

Граф де Фьердонжон вытаскивает портфель, кавалер де Тимбре роется в карманах.

Эдуар. Боже правый! У каждого приготовлена речь! Кузина! Мы погибли — мы никогда не дождемся обеда. Нет ли у вас речи, господин Бертран?

Бертран. Нет, сударь. Но если набраться смелости, и у меня нашлось бы что сказать; боюсь только сказать глупость: ведь я простой крестьянин.

Эдуар. Говорите, говорите! Уверен, что вы скажете что-нибудь очень забавное. Тише, господа, тише! Слушайте господина Бертрана. (Стучит по столу.)

Бертран. Я хотел сказать вам попросту... Я хотел сказать, не в обиду всей честной компании, что мы переливаем из пустого в порожнее. Пусть проповеди говорят попы. Нам же не нужны всякие красивые присказки, чтобы договориться о деле. Когда я был с Жаном Шуаном [20] Жан Шуан — Жан Котеро, сапожник из Лаваля, прозванный «Шуаном» за условный крик («шуан-шуан»), которым он сзывал своих сообщников-контрабандистов; в 1792 году он организовал первый отряд вандейских крестьян, сражавшихся против республиканских войск, носивших синие мундиры. , он с нами долго не разговаривал. Он говорил: «Не захватить ли нам врасплох синих на ферме Эрбаж?» Мы говорили: «Да». Он говорил: «Есть ли у вас патроны? Есть ли новые кремни к ружьям?» Мы говорили: «Да». Он говорил: «Опрокинем стаканчик, да и в путь. Да здравствует король!» Мы чокались и шли.

Эдуар. Браво, черт возьми! Господин Бертран получит первую премию за красноречие.

Бертран. Не ждал я, когда шел сюда, что потребуется столько красивых речей, чтобы воодушевить вас на благое дело. Я думал, правду говоря, что работа у нас закипит: я думал, что мне скажут, к примеру: «Бесстрашный! Вы захватите врасплох жандармский пост в Н. Вам, господин де Машикули, поручается, с позволения сказать, бить в набат у себя в поместье. А вы постараетесь арестовать префекта... Попросту, не церемонясь». Я принес патроны и наполнил свою солдатскую флягу.

Барон де Машикули. Черт, как он рассуждает!

Граф. Мы еще не дошли до этого, слава богу.

Граф де Фьердонжон (Бертрану) . Друг мой! Здесь вы не с людьми Жана Шуана; вы находитесь среди благородных, образованных людей, а это огромная разница. Слушайте почтительно, молча, если вы не в состоянии понять.

Бертран. Не спорю, но...

Маркиз де Малепин. Мы не спрашиваем вашего мнения.

Графиня. Что, господа, не отложить ли нам речи до другого раза? Сегодня нам предстоит еще принять много серьезных решений. Вы избрали председателя, но у нас имеются и другие серьезные вопросы. Например, как будет называться наше общество? Необходимо какое-нибудь название. Когда история заговорит о нас, должна же она нас как-то именовать.