Антон Чехов - Том 12. Пьесы 1889-1891

Чехов вернулся к пьесе лишь после завершения работы над повестью «Скучная история», над которой работал параллельно с «Лешим». Кончая повесть, он необычайно удивил Свободина своим известием, что «„Леший“ будет» еще в текущем сезоне (приведено в ответном письме Свободина от 22 сентября 1889 г. — там же, стр. 198).

На этот раз Чехов работал «с большим удовольствием, даже с наслаждением» (Суворину, 13 октября 1889 г.), и «Леший» был закончен в какие-нибудь десять дней. 27 сентября 1889 г. Чехов известил А. П. Ленского: «Пьесу начал и уже написал половину первого акта». А 30 сентября он извещал Плещеева: «Пишу, можете себе представить, большую комедию-роман и уж накатал залпом 2½ акта. После повести комедия пишется очень легко. Вывожу в комедии хороших, здоровых людей, наполовину симпатичных; конец благополучный. Общий тон — сплошная лирика».

В письме к Свободину он тогда же заметил: «два новых акта вышли <���…> так хорошо, что прежние два в сравнении с новой редакцией — невинный лепет младенца»; а третий акт тоже «хорош» и поражает своей бурностью и неожиданностью» (приведено в ответном письме Свободина от 30 сентября 1889 г. — Там же, стр. 202). В то же время его сильно беспокоило, что пьеса получается «несценичной» (в письмах 1 и 2 октября — там же, стр. 204, 205).

Чехов был в это время «в лихорадочном периоде писанья» (приведено в ответном письме Свободина от 2 октября 1889 г. — там же, стр. 204). 6 октября он сообщил Плещееву о завершении работы: «А я написал комедию! Хоть плохую, а написал! В сентябре и в начале октября работал так, что в голове даже мутно и глаза болят. Теперь 2 недели буду отдыхать». Одновременно он информировал Ленского: «Пьеса готова и уже переписывается начисто» (7 или 8 октября).

Передав переписанный набело экземпляр «Лешего» Свободину, который специально для этого приезжал в Москву, Чехов следом выслал еще и письмо «о поправке в IV действии» (10 октября 1889 г. — Записки ГБЛ , вып. 16, стр. 206). И все же концом пьесы он остался неудовлетворен и замечал в письме Суворину 1 ноября 1889 г.: «Пьеса „Леший“, должно быть, несносна по конструкции. Конца я еще не успел сделать; сделаю когда-нибудь на досуге».

С авторского экземпляра пьесы, который был привезен Свободиным в Петербург (не сохранился), членами его семьи были изготовлены две копии. 9 октября 1889 г. они были представлены Свободиным в драматическую цензуру.

Цензор вычеркнул упоминание имени Лассаля в реплике Войницкого (д. I, явл. 6) и слова Хрущова: «я помогаю богу создавать организм» (д. I, явл. 7). В окончательном тексте пьесы (литографированное издание) Чехов в этих местах сделал замены: вместо «Лассаль тоже умер» — «Шопенгауэр тоже умер»; вместо «и помогаю богу создавать организм» — «благодаря мне на этом свете одною жизнью больше…» В настоящем издании первоначальный текст, исключенный цензором, восстанавливается (см. стр. 136 и 141).

Газеты поторопились с известием, что новая пьеса Чехова «пойдет в бенефис г. Свободина в Александринском театре 30 октября» («Петербургская газета», 1889, 10 октября, № 278; ср. также «Новое время», 1889, 11 октября, № 4892). Театрально-литературный комитет, без одобрения которого ни одна пьеса не могла появиться на сцене казенных театров, «Лешего» не пропустил. Свободин читал пьесу членам этого неофициального комитета 9 октября. На заседании присутствовали Д. В. Григорович, А. А. Потехин, Н. Ф. Сазонов и в качестве председателя — директор императорских театров И. А. Всеволожский.

В письме Чехову Свободин объяснял, что Всеволожский был напуган предстоящим визитом в театр великих князей, собиравшихся посетить его бенефисный спектакль, и опасался, что пьеса Чехова покажется им скучной и «отобьет у них охоту ездить в Русский театр» (10 октября 1889 г. — Записки ГБЛ , вып. 16, стр. 207; ср. также письмо Плещеева Чехову от 18 октября 1889 г. — ЛН , т. 68, стр. 352).

О решении Театрально-литературного комитета Свободин рассказал также в письме В. М. Лаврову: «…этот „Леший“, которого я жаждал поставить в бенефис мой, не годится для представления на сцене, по мнению импровизированного комитета (директор, Григорович, Потехин, Сазонов и я), потому что в нем нет крыловских эффектов, пережеванных положений и лиц, глупых, бездарных пошлостей, наводняющих теперь Александринскую сцену. Он скучен, растянут, странен, как и все даровитое и глубокое перед судом ничего не смыслящих людей. Я и сам скажу, как говорил тебе в Москве еще, что „Леший“ не комедия по форме, но живые лица, живые речи и характеры таковы, что вся александринская дребедень не стоит и половины пьесы Чехова. Несценичность, в угоду которой расплодилось столько драматических мастеров, поставлена тут также в число недостатков пьесы» (11–12 октября 1889 г. — «Вопросы литературы», 1960, № 1, стр. 104).

«Петербургская газета» известила своих читателей, что «драма г. Чехова „Леший“, читанная на днях в частном собрании комитета, встретила некоторое колебание в ее постановке. Говорят, будто бы нашли, что это прекрасная драматизированная повесть, а не драматическое произведение» (19 октября 1889 г., № 287).

Все, кому Чехов давал тогда читать пьесу, обратили внимание на имевшиеся в ней отступления от привычных драматургических правил и на отсутствие «сценичности».

Чехов отнес рукопись Ленскому в надежде, что «Леший» будет принят и поставлен Малым театром. Однако Ленский вернул пьесу с суровым приговором. Не щадя авторского самолюбия, он советовал Чехову вообще оставить драматургическое поприще: «Одно скажу: пишите повесть. Вы слишком презрительно относитесь к сцене и драматической форме, слишком мало уважаете их, чтобы писать драму. Эта форма труднее формы повествовательной, а Вы, простите, слишком избалованы успехами, чтобы основательно, так сказать, с азбуки начать изучать драматическую форму и полюбить ее» (1 или 2 ноября 1889 г. — ГБЛ ).

После этого Чехов обратился к Вл. И. Немировичу-Данченко, которому показал и пьесу, и письмо Ленского. Немирович-Данченко не разделял скептического отношения Ленского к чеховской драматургии в целом и совершенно иначе понимал требования «сценичности», однако «Леший» его тоже не удовлетворил. Впоследствии он припоминал, что «в сценической форме у автора» ему тогда «казалось что-то не все благополучно» ( Из прошлого , стр. 32).

Чехову он объяснял в письме от 6 ноября 1889 г.: «Ленский прав, что Вы чересчур игнорируете сценические требования, но презрения к ним я не заметил. Скорее — просто незнание их <���…> И с моей точки зрения, Вам легко овладеть сценой». Не называя прямо «Лешего», он указал далее на те требования «сценичности», игнорировать которые, по его мнению, действительно невозможно: «Что они там ни говори — жизненные, яркие лица, интересные столкновения и правильное развитие фабулы — лучший залог сценического успеха. Не может иметь успеха пьеса без фабулы, а самый крупный недостаток — неясность, когда публика никак не может овладеть центром фабулы. Это важнее всяких сценических приемов и эффектов» ( Избранные письма , стр. 54).