Луиджи Пиранделло - Генрих IV

Белькреди. Да, но другие, прости…

Генрих Четвертый (быстро). Я знаю. Они не могли ждать, пока я выздоровлю, даже тот, кто сзади уколол до крови мою разукрашенную лошадь…

Ди Нолли (взволнованно). Что? Что?

Генрих Четвертый. Да, предатель заставил лошадь встать на дыбы и сбросить меня!

Синьора Матильда (быстро, с ужасом). Но я-то это в первый раз слышу!..

Генрих Четвертый. Может быть, и это было шуткой?

Синьора Матильда. Кто это был? Кто ехал за нашей парой?

Генрих Четвертый. Не все ли равно, кто? Все те, кто продолжал пировать, а теперь, маркиза, предлагают мне остатки скудной и дряблой жалости или обглоданную кость угрызений совести на грязном блюде. Благодарю! (Резко оборачивается к доктору.) – И тогда, доктор, – вы видите, как интересен этот случай для истории психиатрии! – я предпочел остаться сумасшедшим, найдя здесь все готовым и приспособленным для наслаждений особого рода: пережить в просветленном сознании свое безумие и этим отомстить грубому камню, разбившему мне голову! Одиночество – такое, как это, – показавшееся мне убогим и пустым, когда я открыл глаза, наполнилось для меня сразу же всей красочностью и великолепием того далекого маскарада, когда вы, маркиза (смотрит на синьору Матильду и показывает ей на Фриду), блистали так, как сейчас блистает она, – и я заставил всех тех, кто посещал меня, продолжать – черт возьми, по моей уже прихоти! – этот давнишний знаменитый маскарад, который был не для меня, а для вас забавой одного дня! Сделать так, чтоб он стал навсегда уже не забавой, а реальностью, реальностью подлинного сумасшествия; все здесь – маскированные: и тронный зал, и эти мои советники – тайные советники и, понятно, предатели! (Внезапно обращается к ним.) Хотел бы я знать, что вы выиграли, разгласив, что я выздоровел! – Если я выздоровел, вы здесь больше не нужны и будете уволены! Довериться кому-нибудь, вот это – действительно сумасшествие! – Ну, а теперь я вас буду обвинять, моя очередь! – Знаете? Они собирались тоже посмеяться вместе со мной над вами. (Разражается смехом.)

Смеются, но тревожно, и другие, кроме синьоры Матильды.

Белькреди (к ди Нолли). Слышишь?… Неплохо…

Ди Нолли (к четырем юношам). Вы?

Генрих Четвертый. Надо простить их! Это (дергает свое платье), это для меня – карикатура, явная и добровольная, на тот, другой маскарад, непрерывный, ежедневный, в котором мы, шуты (показывает на Белькреди), невольно маскируемся в то, чем мы кажемся, – и потому простите им их маски, ибо они еще не понимают, что это и есть их лица. (Снова к Белькреди.) Знаешь ли, ужасно легко к этому привыкаешь и прогуливаешься вот так, как ни в чем не бывало, в виде трагического персонажа (прохаживается) по залу вроде этого! – Послушайте, доктор! Я видел, как один священник – наверно, ирландец, очень красивый, – спал на солнце в ноябрьский день, опершись рукой о спинку скамьи в публичном саду, утонув в золотистом блаженстве тепла, которое было для него почти летним. Вы можете быть уверены, что в это мгновение он не помнил ни того, что он священник, ни того, где он находится. Он грезил! Кто знает, о чем он грезил! Подошел какой-то мальчишка, вырвал с корнем цветок и на ходу пощекотал ему шею. Я увидел, как священник открыл смеющиеся глаза, и его губы блаженно улыбались этому сну – он был в забытьи; но почти в то же мгновение он принял снова свой суровый вид священника и в глазах его снова появилась та же серьезность, какую вы видели в моих; потому что ирландские священники защищают серьезность своей католической веры с таким же рвением, с каким я защищал священные права наследственной монархии. – Я выздоровел, господа, потому что прекрасно умею изображать сумасшедшего и делаю это спокойно! Тем хуже для вас, если вы с таким волнением переживаете свое сумасшествие, не сознавая, не видя его.

Белькреди. Полюбуйтесь, он теперь пришел к выводу, что сумасшедшие – это мы!

Генрих Четвертый (с порывом, который он пытается сдержать). А если бы вы не были сумасшедшими, ты, да и она тоже (показывает на маркизу), разве вы бы явились ко мне?

Белькреди. Сказать по правде, я приехал в уверенности, что сумасшедший – это ты.

Генрих Четвертый (быстро, резко указывает на маркизу). А она?

Белькреди. Она? Не знаю… Видишь, она совсем зачарована тем, что ты говоришь… увлечена твоим «сознательным» сумасшествием! (Синьоре Матильде.) Уверяю вас, что в этом платье, маркиза, вы вполне можете здесь поселиться…

Синьора Матильда. Вы – наглец!

Генрих Четвертый (быстро, желая успокоить ее). Не обращайте на него внимания! Он продолжает выводить других из себя, хотя доктор и просил его этого не делать. (К Белькреди.) Почему меня должно волновать то, что произошло между нами? Роль, которую ты играл в моих былых неудачах (показывает на маркизу и затем обращается к ней, показывая на Белькреди), роль, которую он теперь исполняет при вас? – Моя жизнь не в этом. Она не ваша! В той вашей жизни, в которой вы состарились, я не участвовал. (Синьоре Матильде.) Вы хотели мне это сказать, показать это, пожертвовав собой, одевшись по указанию доктора? О, это было отлично выполнено, – я уже вам сказал, доктор: «Вот какими мы были тогда и какими стали теперь!» Но я, доктор, не тот сумасшедший, какого вам надо! Я отлично понимаю, что он (указывая на ди Нолли) не может быть мной, потому что Генрих Четвертый – это я, я, вот уже двадцать лет! Я застыл з этой вечной маске! Она их прожила, эти двадцать лет (указывая на маркизу), она насладилась ими, чтобы стать вот такой – мне незнакомой, потому что я знаю ее в таком виде… (указывает на Фриду и подходит к ней) и для меня она навсегда такая… Вы все кажетесь мне детьми, которых я пугаю. (Фриде.) А ты и вправду перепугалась, девочка, от той шутки, которую они заставили тебя разыграть, не понимая, что для меня это не может быть шуткой, как им хотелось, а только грозным чудом, ибо моя мечта ожила в тебе ярче, чем когда-либо! Здесь было изображение – они сделали из него живое существо, и ты – моя! Моя! По праву моя! (Обнимает ее, смеясь, как сумасшедший, в то время как остальные испуганно кричат; но, когда они подбегают, чтобы вырвать Фриду из его объятий, он становится страшным и кричит своим четырем юношам.) Задержите их, я приказываю вам задержать их!

Юноши в смятении, точно ослепленные, автоматически пытаются удержать ди Нолли, доктора, Белькреди.

Белькреди (тотчас же освобождается и бросается на Генриха Четвертого). Оставь ее! Оставь! Ты не сумасшедший!

Генрих Четвертый (молниеносно выхватывая шпагу у Ландольфо, стоящего рядом с ним). Я не сумасшедший? Вот тебе! (Ранит его в живот.)