Тадеуш Слободзянек - Одноклассники. История в XIV уроках

Владек. Я выстрелил ему в ухо. Все-таки одноклассник…

Рысек. Куда мы идем, Дора?

Дора. Никуда, Рысек, мы уже пришли.

Марианна. Что мы наделали, Владек?

Владек. А что нам было делать? Дать себя убить? Как эти твои евреи?

Марианна. Что же теперь будет?

Владек. Да ничего не будет. Спишут на партизан… Придется только спрятаться.

Марианна. С ребенком?

Владек. «Ничего, справимся». Я раздел Рысека до трусов и затащил в лес. Велосипед и форму бросил в Нарев. Сапоги и автомат спрятал на дереве. Мы вернулись домой, мать увидела Марианку, но ничего не сказала. Я тоже — ни слова. Запряг лошадь, положил в телегу кое-какую одежду, перину, одеяла, немного еды и денег. Переночевали мы у Зоськи.

Зоська. Что случилось?

Владек. Я объяснил что и как, попросил пустить нас на пару ночей, пока я не договорюсь с дальними родственниками.

Менахем. Я видел их и слышал весь разговор, но не показывался.

Зигмунт. Рысека нашли через два дня. Лисы обглодали ему ноги, руки, лицо. Говорили, будто его убили партизаны. Но жандармы застрелили мать Владека и сожгли их дом.

Владек. Я, понятное дело, не был на похоронах. Мы поехали к тетке в Конопки. Та увидела Марианку и даже на порог нас не пустила. Дядя, может, и разрешил бы, но его сын, староста, сказал, что отвечает за всю деревню. Я объехал почти всех родственников. Дальних, близких. Никто, ни один человек не согласился нам помочь.

Марианна. Мы ночевали в лесу, в оврагах, в бункерах вместе с крысами. Когда удавалось помыться — это был праздник.

Владек.Главное, что не голодали. У меня с собой были книги. Я читал вслух.

Марианна. У него была «Трилогия» Сенкевича. Дочитав до последней страницы, он начинал сначала. В одних и тех же местах смеялся, в одних и тех же плакал! Господи, я думала, с ума сойду! Просила, умоляла: «Владек, давай я тебя английскому научу, пока есть время. Или бухгалтерии. Ведь кончится же когда-нибудь война».

Владек. Это мысль. Английский. После войны уедем в Америку.

I speak English.

You speak English.

He speaks English…

Марианна. Через двадцать минут он засыпал.

Владек. Ну нет у меня способностей к языкам.

Зоська. Олесь потребовал, чтобы я нажарила ему рыжиков с луком. Наелся, живот вздулся, и он умер. Ну и пошли слухи, будто я его отравила.

Менахем. Я перебрался из коровника в хату и прятался теперь там. Вот было счастье!

Марианна. Роды начались в бункере.

Владек. Я принимал роды. Боже! Я знать не знал, что надо делать!

Марианна. Я рожала и говорила ему, что делать. Хотя сама ничего не знала.

Владек. Я старался, как мог, но ребенок умер.

Марианна. Это была девочка. Прелестная. Здоровая.

Владек. Умерла через несколько часов. Может, оно и к лучшему — втроем мы бы не выжили. С маленьким ребенком? Да никогда.

Марианна. Я думаю, он ее задушил, пока я спала.

Владек. Мы похоронили ее в лесу.

Марианна. Под именем Доротка.

Владек. Когда война закончилась, мы вернулись на мельницу. Мой дом сожгли немцы.

Марианна. Все было разграблено, сломано, испоганено, даже деревья в саду выкопаны.

Владек. Каким-то образом удалось запустить мельницу. Чудом. Конечно, с русской турбиной она работала не так, как с довоенной, швейцарской, но все же. Однажды пришел Зигмунт. Принес литр водки.

Зигмунт. Мир!

Владек. Мы же одноклассники — выпили и помирились.

Зигмунт. Обо всем условились — чего не касаться, о чем не говорить.

Владек. Главное, чтобы Марианка была в безопасности, верно, Зигмунт?

Зигмунт. А как же! Чтобы никто не смел ее обижать! Никто!

Владек. На следующий день я сказал Марианке, что война закончилась и она свободна. Может уйти, если хочет. Но Марианка заявила, что никуда не пойдет, потому что перед Богом и перед людьми она — моя жена и все тут.

Марианна. Вот только детей у нас больше не было.

Все.

Зоська. Не знаю, как Зигмунт догадался, что это я спрятала Менахема.

Зигмунт. Зоська, признайся по-хорошему. Мы знаем, что он у тебя всю войну скрывался! Ты и Олеся грибами отравила, чтобы спать с этим пархатым. Ну и дурак же я, что сразу не допер!

Зоська. «Да ты что, Зигмунт? Какой еще Менахем?» Он залепил мне пощечину.

Зигмунт. Я велел товарищам подождать во дворе.

Менахем. Я все слышал, но что мне было делать?

Зоська. По правде говоря, я сама согласилась. Только бы он не стал искать Менахема. Я понимала, что, если они хорошенько поищут — непременно найдут.

Зигмунт. Ты, Зоська, помни: мы — не бандиты. Мы — польская армия. Если этот паршивый большевик не объявится, мы вернемся сюда и поговорим с тобой иначе, а потом тебя расстреляют от имени Республики Польша!

Менахем. Когда они ушли, я вылез из укрытия.

Зоська. Надо отсюда уезжать.

Менахем. Поедем в Америку. Надо бежать. Обо всем забыть. Начать новую жизнь. Здесь нас убыот. Мстить не имеет смысла. Иначе жизни не будет.

Зигмунт. Однажды я сел и написал Абраму письмо. Дорогой Абрам!

В первых строках своего письма сообщаю тебе грустную весть: наш одноклассник Якуб Кац и наша одноклассница Дора со своим ребенком, а также все наши евреи мертвы — их убили гитлеровские нелюди, заживо сожгли в овине женщин и детей. Никого из твоих родных не осталось! Нет раввина. Убит гадами и наш одноклассник Рысек. Нет слов описать, что вытерпела наша родная Польша, наш народ и наши несчастные одноклассники.

Боже, зачем ты подвергаешь нас таким испытаниям? Желаю тебе всего доброго. Зигмунт.

Абрам. Дорогой мой товарищ Зигмунт, твое письмо надрывает мне сердце. Я плачу день и ночь, и даже в молитве не нахожу утешения. Значит, нет больше на свете нашего Якуба Каца? И Доры? И нашего товарища Рысека?

Я вспомнил, как в день моего отъезда собралась родня — все пошли со мной, когда я прощался с синагогой и могилами предков. Помню, как дядя Бенек, мамин брат, всю дорогу играл на кларнете, а бедная моя мама, не переставая, плакала, словно что-то предчувствовала. Но она, бедняжка, наверное, беспокоилась обо мне — о том, что может случиться с ее сыном, а не о своей судьбе, о том, что злодеи запрут ее в овине и сожгут заживо. Вместе с другими евреями нашего местечка. Из всей нашей большой семьи остался один я.