Андрей Платонов - Том 6. Дураки на периферии

В комнате появляются Пашков и Ольга. Пашков включает свет в комнате. При этом ярком свете дощатая комната совсем уныла и жалка. Ольга садится на табурет. Пашков стоит. Краткое молчание.

Ольга. Это нам?.. Это нам здесь жить?

Пашков. Конечно, а что же! здесь вполне прилично, а при вас будет еще лучше — вы здесь начнете свою новую жизнь!

Ольга(задумываясь). А я не хочу новой, я хочу жить старой жизнью. Я хочу, чтобы муж мой жив был и ко мне вернулся!

Пашков(берет Ольгу за руку и осторожно гладит рукав ее пальто) Я тоже вам этого хочу, ну, а вдруг… вдруг так не выйдет!

Ольга(с горестным ожесточением). Выйдет! Вот увидите, что выйдет!

Ольга протягивает свои руки на холодную печь и кладет на них голову.

Пашков. Я тоже думаю, что выйдет, — я уверен, что выйдет! Это у меня не выйдет — ко мне никто не вернется. А у вас выйдет!.. Устраивайтесь пока, я завтра к вам наведаюсь. Я буду вам помогать жить в будущем — это моя должность, я из отдела кадров… Мне еще нужно двух кочегаров и одного химика по водоочистке отыскать. Спокойной ночи!

Пашков незаметно для Ольги оставляет сверток с продуктами на скамье, но сверток падает на пол, Ольга оглядывается, Пашков поднимает сверток, прячет его к себе обратно за пазуху и уходит.

Ольга одна. Она идет в сторону барака.

В окно видна работающая электрическая станция — тот же вид ее, что в первых кадрах, и пелена поземки постепенно застилает свет огней электростанции — темно за окном. Ольга глядит в темное окно.

Ольга. Алеша, где ты сейчас? Отчего ты не пишешь нам — что с тобой случилось? Алеша, ответь, что ты жив, а мы будем ждать тебя!

Ольга берет плошку с засохшим цветком и приближает его к своему лицу.

Ольга(цветку). Скажи мне, где Алеша… Ты в земле живешь — тебе видно: в могиле он, или живет еще на свете?.. Ты не знаешь, ты сам умер и молчишь. Ничего: будешь с нами теперь — может, отогреешься еще… Кто же знает, кто мне ответит, я больше уже не могу!

Ольга приникает лицом вплотную к холодному оконному стеклу, за которым виден лишь мрак — и из глубины мрака возникает картина, в которую вглядывается Ольга: ночь, зимнее поле, освещенное ракетами; почти на открытой позиции стоит тяжелый пулемет, возле него находится расчет; у пулемета лежит командир взвода Алексей Иванов; противник ведет обстрел артиллерией наших позиций: разрыв снаряда, еще разрыв — ближе предыдущего; Иванов дает в свисток два коротких свистка: пулеметный расчет увозит пулемет (он на санках), меняя позицию; на другой позиции — пулемет установлен за елью; у пулемета расчет и Алексей Иванов.

Вдали — по снежной дороге мчатся грузовики с немцами, снег метет из-под колес грузовиков и гусениц транспортеров. И дает один продолжительный свисток — струя огня бьет из пулемета, и еще видны две-три струи долгих очередей из других наших пулеметов; бьет наша артиллерия через голову Иванова и его пулеметчиков; горят две машины противника немцы бегут по снегу в свете своих горящих машин;

Иванов снова дает сигнал свистком — и три наших пулемета снова работают огнем.

Разрыв снаряда на экране — нет ели, изувеченный пулемет молчит; из расчета подымается один боец и подходит к лежащему ничком Иванову. Красноармеец шевелит Иванова; Иванов беспомощным движением руки пытается передать пулеметчику свисток, привязанный цепочкой в глубине одежды. Боец дает сигнал — свистом, вложив два пальца в рот — в ответ на эту команду лишь два наших пулемета открывают огонь.

Хромающая санитарка ведет по глубокому снегу Иванова, у Иванова перевязана голова; повязка темнеет кровью, Иванов слаб;

Иванов садится в снег и говорит санитарке:

— Ступай, дочка, одна, а то пропадешь. Я отдохну, потом приду.

— Нет, — говорит санитарка и садится в снег рядом с Ивановым. — Нога перестанет болеть, я тебя тогда понесу.

Иванов всматривается в санитарку почти бессознательными глазами:

— Покажи, что у тебя.

Санитарка снимает валенок; у нее перевязка на ноге под коленной чашечкой. По звукам — слышен близкий бой.

Иванов. Болит?

Санитарка. Я стерплю. Отдыхай, потом я тебя понесу. Ты только не усни здесь… Ты живи!

Иванов. Одевай валенок! Пойдем!

Санитарка. Сейчас! (С трудом одевает валенок, подымается и сейчас же садится обратно в снег). Я сейчас! Там у меня осколок, он ворочается…

Иванов встает, берет санитарку под мышки, поднимает ее — она обхватывает ему шею руками, а Иванов устраивает ее у себя за спиной. И он несет ее по снежной целине, как носят детей, усадив позади за спиной.

Иванов(спрашивая санитарку). Как нога — хуже или лучше? Санитарка. Теперь болит мало, совсем мало. Скоро я тебя понесу.

Иванов просветляется лицом от улыбки.

Слышен звук приближающегося, низко мчащегося самолета.

Санитарка. Самолет!

Иванов терпеливо, как машина продолжает нести санитарку. Свист пуль от пулеметных очередей самолета.

Иванов и санитарка падают сраженные.

Тьма за окном комнаты рабочего жилища. На подоконнике стоит прежняя плошка с комнатным засохшим цветком. Ольга поднимает плошку к своему лицу.

Ольга. Что же ты молчишь, и ничего мне не скажешь?.. Ничего мы не знаем с тобой!

Снежное поле. Едут сани, на них два красноармейца-санитара. Сани останавливаются.

В снегу лежат Иванов и рядом с ним санитарка. К ним подходит один санитар-красноармеец, что ехал на санях.

Санитар-красноармеец(зовя другого). давай сюда, Фома!

Красноармеец осматривает Иванова и санитарку, пробует пульс Иванова и пульс санитарки.

Красноармеец. Один еще теплый, а другая совсем остыла… Подворачивай сюда, Фома!

Палата в армейском госпитале.

На одной кровати лежит еле живой Иванов с закрытыми глазами.

К нему подходит сестра.

Иванов(открывает глаза и спрашивает сестру). Что такое сегодня, какое число и год?

Сестра. Сегодня четырнадцатое декабря, а год старый еще идет — сорок первый. Как ваше самочувствие?

Иванов. У меня нет самочувствия, я без памяти был. давно я у вас?

Сестра. Недавно, месяц всего. Может быть, вы хотите письмо семье написать? Я вам помогу.

Иванов. Не надо. Чего писать? Если не умру — тогда напишу. А сейчас напишешь, что живой, а завтра умрешь — семья сначала понадеется, а потом что с ней будет! Жена от горя умрет… Пусть уж лучше привыкают, что меня нет, — на всякий случай.

Сестра. Что вы говорите, родной! Разве можно так думать?

Иванов. Я знаю, что я плох. Выздоровлю, тогда напишу из части. А где та девушка-санитарка, которую я нес, у нее нога была подранена?..