Пьер Корнель - Театр французского классицизма

Блаженство наконец нам подарил Нерон.

Кто поручится вам, что искренен был он?

Как! Думаете вы, все та ж в нем воля злая?

Он клялся мне в любви, вам гибели желая!
Вдруг милы вы, не я! Чтоб так сломить его,
Ужель достаточно мгновенья одного?

Упорство цезаря сломила Агриппина:
Она меня спасла, чтобы спастись от сына.
Пока ревнивый дух еще в нем не угас,
Все злейшие враги сражаются за нас.
Могу ль не верить я ее слезам счастливым?
Иль Бурру? Сам Нерон не кажется мне лживым;
Привык он, как и я, всем сердцем на виду
Открыто враждовать иль прекращать вражду.

Принц! Чтоб судить о нем, вы слишком благородны;
Дороги и шаги во всем у вас несходны.
Я цезаря и двор впервые узнаю,
Но как здесь глубоко скрывают мысль свою,
Как далеко — увы! — от этой мысли слово!
Как сердце и уста разобщены сурово!
Как здесь клеймят друзей, доверьем их маня!
Как здесь враждебен кров для вас и для меня!

Но будь наш добрый мир мгновенен иль всегдашен,
Будь страшен нам Нерон, — ужель он сам бесстрашен?
Нет, нет, он на обман преступно не пойдет,
Страшась ожесточить сенат и весь народ.
Что говорю! Его наш краткий плен тревожит;
В нем совесть смущена — Нарцисс заверить может.
Ах, Юния! Когда б он вам поведал сам…

А сам Нарцисс, мой принц, вполне ли верен вам?

Но почему б он стал повинен в клятве ложной?

Как знать? Ведь речь идет о гибели возможной!
Здесь страшно! Воздух здесь изменой напоен.
Меня страшит судьба, меня страшит Нерон!
Предчувствием душа омрачена невольно.
О принц мой, от себя вас оторвать ей больно!
Что, если этот мир, столь благостный на вид,
Предательство и ложь внутри себя таит?
И цезарь, не простив нам нежного сближенья,
Призвал ночную тьму в сообщницы для мщенья?
И смерть готовят вам, пока вы здесь со мной?
И я в последний раз касаюсь вас рукой?
Ах, принц!

Вы плачете! Любимая, ужели?
Всем сердцем разделить вы жребий мой сумели?
Как! В день, когда Нерон, гордясь двором своим,
Хотел вас ослепить величьем показным,
Средь стен, где он царит, а я — лишь раб опальный,
Отвергнув царский блеск, избрать мой рок печальный?
Как! В тот же самый день, средь тех же самых стен
Прочь отстранить престол и слезы взять взамен?
Но драгоценных слез не расточайте даром;
Их вскоре мой возврат осушит с прежним жаром.
Подумать могут там, что слишком медлю я.
Прощайте же! Любовь в груди своей тая,
Средь юности слепой, весельем обуянной,
Я в мыслях буду здесь, близ Юнии желанной.
Прощайте!

Принц…

Пора, принцесса, цезарь ждет!

Побудьте здесь, пока за вами он пришлет!

Чего вы медлите? Принц, отправляйтесь живо?
Растроганный Нерон вас ждет нетерпеливо.
Все созванные им лишь одного хотят:
Чтоб разгорелся пир и брата обнял брат.
Идите; надо чтить достойные порывы.
Принцесса, посетить Октавию должны вы!

Утешьтесь, Юния, и с радостной душой
Обнять мою сестру спешите к ней в покой.
И я, оставив пир, туда ж приду, ликуя,
И благодарность вам, царица, принесу я.

Иль обманулась я, иль в час разлуки с ним,
Принцесса, был не раз ваш взор слезой мрачим.
Что за тревога вас томила столь сурово?
Иль не скрепило мир одно мое лишь слово?

Мне стоил этот день тревог и мук таких,
Что быстро из души мне не изгладить их.
Могу ль свою судьбу покорно вверить чуду?
Здесь вашей доброте преград немало всюду.
Царица, здесь живет изменчивость в сердцах,
А там, где есть любовь, с ней неразлучен страх.

Я слово молвила, все стало по-иному.
Не предавайтесь впредь отчаянью пустому.
Недаром был наш мир объятьями скреплен;
Незыблемость его заверил мне Нерон.
Ах! Как он нежен был и ласками какими
Умел торжествовать над страхами моими!
Как пылко он меня кидался обнимать!
Казалось, рук своих не в силах он разнять!
С сердечной добротой, во всем лице разлитой,
Сперва он поверял мне каждый вздох свой скрытый,
Младенцем стал он вновь и, гордость позабыв,
Принес ко мне на грудь свободный свой порыв.
Потом, вернув лицу суровость властелина,
Что выполнить готов долг царственного сына,
Спешил он мне раскрыть с высокой прямотой
Те тайны, что вершат судьбу земли родной.
Нет, к чести цезаря признать теперь должна я,
Что простоте его чужда коварность злая,
И лишь навет врагов, нас всех оклеветав,
Сумел ожесточить его открытый нрав.
Но прежней мощи их уж больше нет в помине;
Рим не посмеет впредь перечить Агриппине.
Мой возрожденный блеск он обожать готов.
Но для чего здесь ждать полуночных часов?
Пройдем к Октавии, с ней кончим без печали
Счастливый этот день, несчастнейший вначале.
Но что за смутный шум! Что всколыхнуло тишь?
Что там?

О, небо! Ты Британника хранишь!

Остановитесь, Бурр! Куда? Что означает…

Свершилось, госпожа, — Британник умирает!

Принц!

Умирает?

Да, коль уж не умер он!

О государыня, весь дух мой потрясен,—
Спасу Британника иль вместе с ним умру я!

Так он убийца, Бурр!

Удара не снесу я,
Нерон и этот двор навеки заклеймен.

Как! Брата кровь пролить не устрашился он?

Смертельная игра коварней протекала!
Едва несчастный брат встал на пороге зала,
Нерон к нему идет; объятья, тишина.
И чашу он велит напенить дополна:
«Чтоб взоры звезд благих склонить на судьбы наши,
Хочу возлить в их честь первины этой чаши! —
Он восклицает: — Вы! здесь призванные мной,
О, ниспошлите мир на наш союз благой!»
Британник тем словам вверяется вслепую.
Вот чашу он берет, Нарциссом налитую,
Но губы омочить лишь успевает в ней,—
Царица, острый меч едва ль разит верней! —
Мгновенно гаснет свет в его широком взоре,
На ложе он простерт, с жестокой смертью в споре.
Никто не мог в тот миг смятенья превозмочь.
С угрозой на устах одни стремятся прочь;
Кто ж боле изощрен в обычае придворном,—
Те государю льстят спокойствием притворным,
А цезарь привстает на ложе не спеша.
Казалось, в нем одном не смятена душа:
«Утешьтесь, — говорит, — то лишь болезнь пустая:
Падучей болен принц, от юных лет страдая».
Нарцисс торжествовал; притворно огорчен,
Преступной радости не в силах скрыть был он.
А я, не устрашась ни толков, ни расплаты,
Сквозь низкую толпу пробился из палаты
И скрыть не в силах слез, обидой злой томим
За принца бедного, за цезаря и Рим.