Пьер Корнель - Театр французского классицизма

О лучезарное, державное светило,
Чьей дочерью себя надменно объявила
Мать Федры! За меня краснеешь ты сейчас?
Увы, я на тебя гляжу в последний раз.

Как! Не оставила ты устремленья злого?
От жизни отвратясь, все снова ты и снова
Пророчествуешь мне о гибели своей?

О, быть бы там, в лесу, следя из-за ветвей,
Как по ристалищу несется колесница,
Вздымая легкий прах…

Что? Ты о чем, царица?

Безумная! О чем я говорю? Где я?
Где разум мой? Куда умчалась мысль моя?
Зачем, бессмертные, вы к Федре так жестоки?
Смотри, Энона, — стыд мои румянит щеки:
Тебе открылся мой мучительный позор,
И слезы пеленой мне застилают взор.

Уж если от стыда краснеешь ты, царица,—
Лишь скрытности своей могла бы ты стыдиться.
Напрасны наши все заботы, все мольбы:
Отвергнув их, ты ждешь конца своей судьбы.
Но что тебе грозит? Хотела бы понять я,
Что сушит жизнь твою? Отрава? Иль заклятье?
Уж трижды небосвод во мгле вечерней гас,
Но сон не освежал твоих усталых глаз;
Уж трижды видел мир дня нового начало,
Но с непреклонностью ты пищу отвергала.
Ты жизни собственной прервать решила нить?
Богов-зиждителей ты хочешь оскорбить?
Предательски обет нарушить хочешь брачный?
Подумай наконец о будущности мрачной
Твоих детей. Кому доверишь ты сирот?
Тому, кто случая давно такого ждет,
Чтобы отнять права у твоего ребенка,
Тому, кого тебе на горе Амазонка
На свет произвела! И твой заклятый враг,
Надменный Ипполит…

О боги!

Ах, вот как!
Задела я тебя упреками своими?

Несчастная! Ты чье назвать посмела имя?

Я вижу, госпожа прогневалась? Ну что ж,
Пусть имя недруга тебя бросает в дрожь.
Быть может, этот гнев вернет царицу к жизни.
Живи! Ты жить должна, чтоб трон в своей отчизне
Наследовал твой сын. Ты жить должна! Живи
Во славу прав своих, и долга, и любви!
Живи, чтоб скифское отродье [205]без пощады
Не растоптало цвет и гордость всей Эллады!
Но дорог каждый миг. Надеждой вдохновись!
И тлеющий костер огнем взметнется ввысь!

Нет, жизнь греховная и так уж слишком длится.

Как! Угрызения томят тебя, царица?
Какая же, скажи, гнетет тебя вина?
Нет на твоих руках кровавого пятна.

Я преступлением не запятнала руки.
Но сердце… сердце… В нем причина этой муки!..

Какой же замысел вынашиваешь ты,
Что сердцу мочи нет от смертной маяты?

И так я многое сказала — через силу.
Я умереть должна, чтоб тайну взять в могилу.

Ну что же, умирай, молчание храня.
Но правду ты должна услышать от меня:
Тебе своей рукой глаза я не закрою.
Опередив тебя, поспешною стопою
Сойду я в мир теней, — ведь там незаперт вход,
И скорбь моя туда кратчайший путь найдет.
Иль ты боишься мне довериться? Ужели?
Подумай: я тебя качала в колыбели,
Отчизну кинула из-за тебя, детей —
И сомневаешься ты в верности моей?

Признанье у меня ты вымогаешь страстно,
Но тайной овладеть страшись: она ужасна!

Пусть! Самый для меня невыносимый страх,
Что можешь умереть ты на моих глазах.

И даже уступив расспросам столь упорным,
Я все равно умру, — умру с пятном позорным.

Как умолить тебя? Скажи мне, госпожа!
Ослепшая от слез, от ужаса дрожа,
Целую я твои ослабшие колени.
Избавь рассудок мой от тяжких подозрений!

Встань!

Не страшись! Ведь мы с тобой наедине.

Что ей скажу? С чего начну?

Доверься мне!

О, рок! О, ненависть жестокой Афродиты!.. [206]
Проступки матери моей мной не забыты.

Царица, в памяти своей их не храни.
Да будут преданы забвению они.

Обманута своей любовью безоглядной
Была моя сестра. Что сталось с Ариадной?..

О госпожа! Зачем ведешь ты скорбный счет?
Зачем ты принялась порочить весь твой род?

Несчастный этот род богиней проклят гневной.
Последняя в роду, судьбой своей плачевной
Всем показать должна я Афродиты власть.

Ты любишь?

Лютая меня терзает страсть!

К кому?

Узнаешь все. Дрожа и негодуя,
Услышишь ты… Люблю… Не вымолвить… Люблю я…

Кто он?

Он — тот, чей был так нестерпим мне вид,—
Сын Амазонки…

Как!.. О боги! Ипполит?

Ты имя назвала.

Ужель! О, стыд! О, горе!
О, род, погрязнувший в злосчастье и в позоре!
Зачем, зачем мы здесь? Не надо было нам
И близко подплывать к зловещим берегам!

Давно уже больна ужасным я недугом.
Давно… Едва лишь стал Тесей моим супругом
И жизнь открылась мне, исполненная благ,
В Афинах предо мной предстал мой гордый враг.
Я, глядя на него, краснела и бледнела,
То пламень, то озноб мое терзали тело,
Покинули меня и зрение и слух,
В смятенье тягостном затрепетал мой дух.
Тотчас узнала я зловещий жар, разлитый
В моей крови, — огонь всевластной Афродиты.
Умилостивить я пыталась божество:
Я ей воздвигла храм, украсила его;
Куря ей фимиам, свершая жертв закланья,
Я мнила, что она смягчит мои страданья.
Но тщетно было все — и фимиам и кровь:
Неисцелимая пришла ко мне любовь!
Я, вознося мольбы богине Афродите,
Была погружена в мечты об Ипполите.
И не ее — о нет — его боготворя,
Несла свои дары к подножью алтаря.
Я стала избегать его. Но все едино:
В чертах отца — увы! — я находила сына!
Тогда решилась я восстать против себя,
И, страсть преступную насильственно губя,
Любимого врага преследовать я стала.
Роль злобной мачехи искусно разыграла:
Упреки, жалобы — им не было конца.
И вынужден был сын покинуть дом отца.
Уехал он, — и тут настало облегченье:
Дни мирно потекли, ушло мое смятенье.
От мужа тщательно скрывая, что наш брак
Несчастлив, я блюла супружеский очаг,
Воспитывала я детей своих прилежно…
О, рок безжалостный!.. Борьба с ним безнадежна!
В Трезен, куда была мной сослана любовь,
Привез меня мой муж. Открылась рана вновь.
В крови пылал не жар, но пламень ядовитый,—
Вся ярость впившейся в добычу Афродиты.
Какой преступницей, каким исчадьем зла
Я стала для себя самой. Я прокляла
И страсть, и жизнь свою. Я знала: лишь могила
Скрыть может мой позор; я умереть решила.
Вняв просьбам и слезам твоим, тебе во всем
Призналась я теперь. И я не каюсь в том.
Но зная, что на смерть осуждена я роком,
Ты не тревожь меня ни стоном, ни упреком,
Не отговаривай, не вздумай помешать
И гаснущий костер не тщись раздуть опять.