Александра Бруштейн - Голубое и розовое

Елизавета Александровна Сивова (Сивка) — начальница гимназии.

Жозефина Игнатьевна Воронец (Ворона) — инспектриса.

Софья Васильевна Борейша (Мопся) — классная дама.

Лидия Дмитриевна— учительница танцев.

Попечитель учебного округа.

Ученицы четвертого класса, девочки лет 13–14:

Женя Шаврова

Блюма Шапиро

Катя Аверкиева

Зина Звягина

Маруся Горбацевич

Рая Мусаева

Ярошенко

Певцова

Фохт

Ученицы выпускного класса:

Аля Шеремет

Тоня Хныкина

Грищук— гимназический сторож.

Шапиро— отец Блюмы, ремесленник.

Ионя— его сын, наборщик.

Янка— товарищ Иони.

Куксес— маляр.

Иван Павлович.

Городовой.

Лица без слов:

Священник

Таперша

1-й гимназист.

2-й гимназист.

Действие происходит в 1905 году, в провинциальной гимназии с пансионом.

Видна часть актового зала. В глубине — дверь в домовую гимназическую церковь. В простенке между двумя окнами старинного сводчатого зала — царский портрет. Царь Николай II, в гусарской форме, с ментиком за плечами, смотрит из тяжелой золотой рамы на очень маленькую девочку, примостившуюся на окне, в углу подоконника. Это Блюма Шапиро. На ней форменное коричневое платье, черный фартук и беленький, очень опрятный воротничок. Под воротничком, у горла, — зеленый бант, указывающий на принадлежность Блюмы к четвертому классу.

Блюма (подняв глаза к потолку, негромко повторяет, кивая в такт словам головой в упрямых кудрявых прядях, выбивающихся из-под круглой гребенки). «Алкивиад был богат и знатен… В молодости он вел разгульную жизнь и отличался необыкновенным тщеславием… Так, чтобы обратить на себя внимание сограждан, он не задумался отрубить хвост своей собаке драгоценной породы…»

Вбежала Рая, осмотрелась, подошла к портрету царя и, зажмурившись, швырнула сложенную записку. Записка взлетела вверх и исчезла за портретом.

Рая.Попала!.. (Радостно захлопала в ладоши.) Попала! Попала!

Блюма.Что вы делаете?

Рая.Ах да, ты не знаешь… У нас, понимаешь, у каждой — свой царь. Тот — Катин. У Ярошенко — тот, с бачками, Александр Второй, что ли. Мой самый дивный, правда?

Блюма.А зачем вы бумажку бросили?

Рая.Я ему каждый день что-нибудь пишу.

Блюма.О чем?

Рая.Так, разное. Ну, например: «Дорогой царь, пожалуйста, пускай меня не спрашивают из географии: я вчера не успела приготовить урока». Если записка сразу за портрет попадет — видала, моя как попала? — ну, значит, все хорошо: не спросят…

Входит Зина.

Зина (подходит к ним). Нет, а я вот если урока не знаю, так я по-другому.

Рая.А как?

Зина (негромко, задушевно). Я богородице молюсь. Встану там, у самой двери в церковь, и молюсь.

Рая.Такой и молитвы нету!

Зина.У меня придумана.

Рая.А ну, скажи.

Зина.Нельзя молитвы зря говорить — грех.

Блюма (продолжая учить урок). «Алкивиад был богат и знатен… В молодости он вел разгульную жизнь и отличался необыкновенным…»

Рая.А правда мой царь — дусенька, дусенька, дусенька? ( Сопровождает каждое слово воздушным поцелуем.) Видали, какие у него глаза? Куда ни пойдешь — он смотрит. Видите?

Зина.Ну, пойдем, Рая, пойдем.

Обе убегают.

Блюма (смотрит на портрет; убедилась в том, что он действительно «смотрит», и повернулась так, чтобы не видеть). «… Чтобы обратить на себя внимание сограждан, Алкивиад..»

Входит Женя.

Женя.Так я и знала, что ты здесь!.. Зубришь? (Села рядом с Блюмой, достала из кармана сверток в бумаге.) Съесть, что ли? Блюма, съесть?..

Блюма.Если вам хочется есть…

Женя.В том-то и дело, что не хочется.

Блюма.А не хочется, зачем есть?

Женя.Ну просто так, от скуки.

Блюма (негромко). «… Чтобы обратить на себя внимание сограждан, Алкивиад отрубил хвост своей драгоценной собаке…»

Женя.Ну как только тебе это не противно!

Блюма.Что — противно?

Женя.Да вот это… Дурак этот… с собакой своей бесхвостой!..

Блюма.Так ведь это задано!.. (После паузы.) Она не бесхвостая была — с хвостом. Он сам ей хвост отрубил.

Женя.И зачем это ему понадобилось?

Блюма.Тут написано. «… Чтобы обратить на себя внимание сограждан…»

Женя.Глупости! Ну, я понимаю, если бы сограждане сказали: «Ах, ах, какой умный, какой замечательный!» А то ведь они, наверно, только посмеялись: «Вот дурак! Собаку искалечил!»

Блюма.«… Но когда наступила война, Алкивиад совершенно переродился…»

Женя.А я знаю, почему он собаке хвост отхватил. От скуки, наверно!

Блюма.От скуки?

Женя.У меня, знаешь, бывает… Поставят нас на молитву, тихо так стоим, никто не дышит… А мне вдруг хочется во весь голос заорать: га-га-га-га-га!.. Или как индюк: голды-голды-голды!..

Блюма (недоверчиво). Ну, вы смеетесь…

Женя.Вот ей-богу, честное слово!.. А иногда иду я по коридору и навстречу мне Сивка плывет. Я ей, конечно, реверанс. И вот ну прямо будто кто меня под локоть толкает крикнуть Сивке, как извозчики на улице кричат: «Гей, берегись!» Сивка, конечно, обомрет, а я ее за подбородок: «Ну, как живешь, Сивка-бурка, вещая каурка!» (Смеется.)

Блюма (в ужасе). Это начальнице?

Женя.Ага, Сивке… Или еще Вороне…

Блюма.Но зачем? Почему?

Женя.Очень, Блюмочка, скучно.

Блюма.А что за веселье, если вас исключат из гимназии?

Женя.Подумаешь! Не заплачу.

Блюма.Если бы со мной такое несчастье… Если бы меня, сохрани бог, исключили, я бы… Ох, я уж прямо не знаю что!

Женя.Неужто пожалела бы?

Блюма (смотрит на Женю так, как старая тетка на лепечущего вздор ребенка). Я бы тогда, Женя, домой уже не вернулась.

Женя.А куда же?