Эмиль Брагинский - Почти смешная история и другие истории для кино, театра

Еще в далекие школьные времена цыганка мне нагадала, что я проживу тридцать четыре года. Когда мне исполнились эти самые тридцать четыре, я чувствовал себя не то чтобы скверно, но неуютно. Теперь этот сборник выходит к моему семидесятилетию. Семьдесят — жуткое дело! В одной из моих пьес, написанных несколько лет назад, я невесело замечал, адресуясь, очевидно, к самому себе: «Хуже старости только глубокая старость!» Что мне придумать сейчас?…

Я отбирал для этой книги сценарии, рассказы, пьесы, вдруг мелькнуло название «Почти смешная история». Да, мне уже семьдесят, действительно, почти смешная история. Однако не ной и радуйся, что ты еще способен иронизировать по этому неторжественному поводу. А название, пожалуй, подходит и для всего сборника, точно определяет жанр, в котором я работаю, — смесь смешного и печального, это как в жизни, когда смех и слезы вечно ходят в обнимку.

Начинал я в газете, в Риге. Потом известный журналист Регинин взял меня в «Огонек». Когда я принес ему первый свой очерк, он начал читать и сразу перечеркнул вступительный абзац. «Василий Александрович! — взмолился я. — Вы же не читали дальше!» Регинин беззвучно засмеялся: «Молодой человек, неужели вы думаете, что вас будут читать дважды?!..»

Мои сценарии начали ставить только в пятидесятые годы. Тогда же появилась и театральная комедия «Раскрытое окно». В Ленинграде в ней играла юная Алиса Фрейндлих, в Москве — Ольга Бган, Евгений Урбанский, Евгений Леонов. Спектакль с успехом шел несколько лет. По поводу его 200-го представления одна столичная газета писала: «Зачем играть пьесу, на которую никто не ходит?!..»

С кинорежиссером Эльдаром Рязановым мы были давно знакомы, но до 1963 года оба не подозревали, что объединимся и появится на свет писатель с двойной фамилией Брагинский-Рязанов и скажет: «Берегись автомобиля». Мы с Рязановым совершенно разные люди во всем, особенно в характерах, мы сходимся только в одном, в главном для нас: комедия (мы это упрямо повторяем более двадцати пяти лет) — кратчайший путь к сердцу зрителя, комедии доступна любая проблематика, даже самая серьезная, юмор для нас не самоцель, а лишь средство общения, люди говорят на разных языках, но смеются одинаково. По сценариям, которые сочинил упомянутый автор с двойной фамилией, режиссер Эльдар Рязанов поставил девять кинофильмов. Я убежден, что он, то есть Рязанов, очень хороший режиссер. Вот они, эти фильмы: «Берегись автомобиля», «Зигзаг удачи», «Ирония судьбы, или С легким паром!», «Служебный роман», «Гараж», «Вокзал для двоих», «Забытая мелодия для флейты». Два фильма, которые мне нравятся меньше, я не назвал, наверное, случайно.

Конечно, я всю жизнь писал и в одиночку тоже. Когда ты один, это не так-то просто каждое утро писать именно комедию. А если совсем не комедийное настроение? Или неприятности у тебя самого или у твоих близких, а неприятности есть почти что всегда? Можно, разумеется, сделать перерыв, объявить выходной или несколько выходных, но это опасное мероприятие, выходные могут войти в привычку.

И все-таки единственное, что способно помочь драматургу, который осторожно заглядывает в восьмой десяток, и заставить забыть обо всем, о чем трудно забыть, — это начать писать новый сценарий или новую пьесу. Благо, для этого требуется только чистая бумага, шариковая ручка и тишина в квартире. Еще хорошо, чтобы у ног лежала собака. Я завел собаку — недавно подобрал за городом бродячую дворнягу, большую, белую с желтым. Что писать? Конечно, комедию…

Фильм «Учитель пения» поставил в Ленинграде Наум Бирман. Фильм этот добрый я сердечный, как и сам режиссер. Глазную роль сыграл с поразительной нежностью один из моих самых любимых артистов, Андрей Попов. Собственно, этот сценарий и был написан на Попова.

К сожалению, мы так и не встретились с ним в театральной работе. Попов собирался ставить в ЦТСА комедию «С легким паром!» и хотел сам сыграть а ней. Но Главное политическое управление не разрешило пьесу как безыдейную и безнравственную. Основным партнером Попова был… беспородный пес, помесь легавой с боксером, по кличке Тинг. Кинозвезду приобрели на рынке. Старушки просила 15 рублей: «Купите, а то мне кормить не на что». Режиссер посоветовал не продавать, а заключить договор со студией, кажется, семь рублей съемочный день или что-то в этом роде. Старушка от радости чуть не свалилась в обморок.

После картины Тинга взял к себе режиссер Баснер. «Учитель пения», как и большинство моих комедий, имеет счастливый конец. Драматургия может быть разной — гневной, непримиримой, жестокой, но также вправе быть той, что дарит надежду. «Если и комедия будет заканчиваться плохо, то что же тогда в жизни будет заканчиваться хорошо?» Эта цитата из самого себя, из «Учителя пения».

Учителем пения называется человек, который ведет в школе уроки пения и получает зарплату, соответствующую важности предмета…

Дети вышагивали по улице, счастливые и гордые, и, задирая головы, поглядывали на Ефрема Николаевича. Длинный-предлинный Ефрем Николаевич возвышался над мальчишеской толпой, которая шумела как бы несколькими этажами ниже. Ефрем Николаевич нес что-то непонятное, завернутое в тряпку. Время от времени он смотрел на предмет, который держал, и на лице появлялась озорная улыбка. Потом улыбка исчезала и вновь уступала место виновато-растерянному выражению. Дело в том, что Ефрем Николаевич Соломатин торопился домой и точно знал, как его дома встретят.

Вся ватага ввалилась в просторный зеленый двор. Здесь Соломатин свернул в подъезд, а мальчишки остались ждать во дворе и сразу стали озабоченными.

Вскоре Соломатин уже стоял на пороге так называемой большой комнаты, в которой жена гладила белье, а младшая дочь, Тамара, недавно окончившая среднюю школу, разговаривала по телефону. В глубине маленькой комнаты старший сын, Дима, чертил на доске, откидывавшейся от стены. Квартира и так была тесной, но казалась еще меньше оттого, что в большую комнату был втиснут рояль.

— Вот, я принес! — робким голосом произнес Ефрем Николаевич.

— Что ты принес? — спросила жена, Клавдия Петровна, еще ничего не подозревая.

— Как бы это тебе сказать… — мялся Соломатин. — В общем, ты можешь взглянуть…