Иоганн Гете - Ярмарка в Плундерсвейлерне

С десятком молодцов
Обчистил бы всех купцов!

И стоило б того.

Сударыня, вы извините…

Прошу, войдите.
Мы очень и очень рады вам.

Вот уж сегодня шум и гам!

Любезный христианский люд,
Когда ж мы лучше станем?
Иначе нас тревоги ждут,
В пучину бед мы канем.
Порок — причина всяких зол.
Счастлив, кто праведность обрел:
Она лежит пред вами.

Он дельно поет.

Я походил по всей стране
Avecqe la marmotte [1] С сурком (франц.). ,
И всюду есть давали мне
Avecqe la marmotte,
Avecqe si, avecqe la,
Avecqe la marmotte.

Я видел множество господ,
Avecqe la marmotte,
Которых к девицам влечет,
Avecqe la marmotte,
Avecqe si, avecqe la,
Avecqe la marmotte.

И видел многих девиц я,
Avecqe la marmotte,
Взиравших с лаской на меня,
Avecqe la marmotte,
Avecqe si, avecqe la,
Avecqe la marmotte.

Нельзя же так нас отпустить,
Avecqe la marmotte,
Мальчишки любят есть и пить,
Avecqe la marmotte,
Avecqe si, avecqe la,
Avecqe la marmotte.

Ай! Ай! Мой крейцер!
Он у меня мой крейцер отнял!

Неправда, это мой.

Дозвольте просить разрешенья
Начать представленье?

Посмотри на эту ораву.
Бегут покупать отраву!

Гоните свиней домой!

Быков, не спеша, на водопой!
Мы придем погодя.
Приятель, идем на заезжий двор,
Выпьем. За стадом есть призор.

Вы небось думаете, я шут?
На мне ворот его, штаны, рукава;
Будь на мне его голова,
Был бы сам шут перед вами тут.
А похож, господа?
Такая же борода!
Вот, не угодно ли вам
Эликсир, бальзам?
Ведь я не менее шута
Любитель омочить уста.
Тащи платок!

Много не наудишь, рано еще.
Уважаемые дамы и господа,
Вы пожаловали сюда
На трагическое представление.
Еще мгновение,—
Занавес взовьется
И спектакль начнется.
Это — история
Эсфири в лицах.
Лучший из самоновейших образцов:
Сплошная жуть и скрежет зубов.
Одно обидно,
Что солнце видно;
Лучше было б совсем темно;
Свеч у нас много запасено.

Ты, что и день и ночь меня огнем сжигаешь,
Объемлешь мысль мою и шаг мой направляешь,
О месть, не отврати десницы от раба
В последний этот миг! Решается судьба.
Что мне высокий блеск, главу мою повивший?
Что мне счастливый ветр, все дни мои жививший,
И то, что целый мир я зрю у этих ног,
Когда единого я ввергнуть в прах не мог?
Что толку вознестись славней, чем всякий прочий,
Когда мне иудей смотреть дерзает в очи?
Хотя бы у него был пращур Авраам,
Пусть помнит нашу мощь и сокрушенный храм!
И как Ерусалим лежит, во прахе тлея,
Так я сломлю их род, и первым Мардохея!
О, лишь бы Агасфер взъяриться захотел!
Но — ах! — для кесаря он слишком мягкотел.

Как? Это ты, Аман?

Я здесь давно, владыка.

Нельзя ж так мало спать, мне это даже дико.

Великий государь, раз ты, я вижу сам,
И ныне, как всегда, ступаешь по цветам,
Сколь громкую богам должны вознесть мы славу
За твой счастливый дар легко нести державу!
Тебе несчетные не в тягость племена,
Какая мощь тебе всевышними дана!
Так горную главу дубравы не тревожат,
Когда свой буйный рост на ней без счета множат.

Да, я всевышними избавлен от забот.
Так жил и царствовал из века в век мой род.
Никто из нас трудом не расширял владений
И не сходил во гроб от лишних треволнений.

Сколь тяжкой, государь, охвачен я тоской,
Что нынче вынужден нарушить твой покой!

Извольте говорить, но коротко и ясно.

Как возвестить царю о том, что так ужасно?

А что?

Израильский ты ведаешь народ:
Лишь бога своего владыкой он зовет.
Ты дал ему простор по всей стране плодиться
И по обычаю своих отцов кормиться;
Ты сам их бог, с тех пор как прежний их забыл
И город их и храм огнем испепелил.
И все ж они в тебе спасителя не видят,
Хулят твоих богов и скипетр ненавидят.
Их счастьем соблазнен, твой подданный готов
Взирать с сомнением на собственных богов.
Вели издать закон, дабы держать их в страхе,
А непослушливых предай огню и плахе.

Мой друг, хвалю тебя, ты верный раб царю,
Но только иначе на это я смотрю.
Не все ли мне равно, что у кого за боги,
Раз люди не шумят и платят мне налоги?

Да, вседержавнейший, ты царством правишь сам,
Высокой милостью подобен ты богам!
Но я не все сказал: по иудейской вере
Грабеж не у своих дозволен в полной мере;
На подданных твоих простерта их рука.
Не медли, государь, опасность велика.

Но как же этак вдруг такой бы случай вышел?
Я что-то про разбой и грабежи не слышал.

Я, в сущности, веду и не об этом речь:
Корыстен иудей, но рад себя беречь.
Он с полной легкостью, под безопасной кровлей,
Умеет богатеть и ростом и торговлей.

Мой друг, я сам не слеп. Но много ль в этом зла?
У необрезанных такие же дела.

Все это можно бы и вытерпеть, с привычкой;
Но деньгами они владеют, как отмычкой,
И в сердце ближнего читают, как в своем.
У них для всякого особый есть прием.
Там ссудой оплетут, тут связывает мена;
Кто раз запутался, не вылезет из плена.
Притом и с женами считаться мы должны:
Те вечно без гроша, а деньги им нужны.