Александр Свободин - Иннокентий Смоктуновский. Творческий портрет.

Математик, представитель хрупкой городской профессии, с абсолютным слухом на красоту, на музыку природы, он говорил тонким, неподходящим для окопной обстановки штатским голосом. Все время казалось, что он вот-вот потеряет железные очки с разбитым, в трещинках стеклом, что пилотка свалится с его крупной головы, что ноги его как бы плавают в больших кирзовых сапогах. Он стыдливо признался своему собеседнику в редкий час фронтового затишья, что до войны, в «гражданке» он ни разу не ударил человека («не дал никому по морде»). И при этой невоенной «фактуре» его герой представал стойким и умным, как подобает бойцу и офицеру.

Вспоминаю, некоторые черты его лейтенанта. Вот он бежит с пистолетом в руке по окопу. Пистолет выглядит у него каким-то инородным телом. Но когда приходит время стрелять, он стреляет хладнокровно и точно. Вот он поднял в атаку солдат. Выбирается на бруствер и машет своим, не оборачиваясь и не пригибаясь. Машет, как машут сугубо штатские, загребая руками воздух. Очень похоже на человека, бросившегося в воду не умея плавать. Трогательные домашние движения! Но он бежит на врага, и солдаты бегут за ним.

Артист в этой роли показал, что он владеет непрерывностью жизни в образе, когда все до мельчайших жестов, до мимолетных взглядов принадлежит только этому человеку, этому и никакому другому.

Когда на полевом суде лейтенант Фарбер обвинял тупицу офицера, пославшего своих подчиненных на верную смерть только потому, что «Не рассуждать» было его единственным «убеждением», то устами этого хрупкого городского человека, его тонким, срывающимся в фальцет штатским голосом, кричала сама справедливость.

Неожиданный контраст физического облика Фарбера с обстановкой боев рельефно выделил его образ в фильме. Обнаружилась любовь артиста к таким качествам своего героя, как тонкий ум, доброта, мягкость, честность, стремление к правде…

Но и Фарбер был замечен немногими. Лишь в отраженном свете его последующего успеха эту работу оценили по достоинству.

Однако как актеру ему еще многого не хватало. Его «университеты» дали ему опыт, но не явились школой мастерства. Ему, не получившему профессионального образования, уготована была тяжкая доля — самому пробиваться не только к тайнам профессии, но и к ее азбучным навыкам. Между тем его сильный талант, его актерский инстинкт требовали выхода. Он должен был совершить необходимый скачок на иной, высший профессиональный уровень. И он совершил его!

Ему помог случай, но, как гласит древняя восточная пословица, случай всегда приходит на помощь тому, кто борется до конца.

В 1957 году выдающийся театральный режиссер Георгий Товстоногов готовился к постановке спектакля «Идиот» по Ф. Достоевскому. Он искал актера на роль Мышкина. В блестящей мужской труппе руководимого им Большого драматического театра в Ленинграде — напомним лишь имена Е. Лебедева, Вл. Стржельчика, Е. Копеляна, К. Лаврова, П. Луспекаева, С. Юрского, О. Басилашвили, О. Борисова — не было актера, который в полной мере отвечал бы его замыслу. В те дни Товстоногов и увидел фильм «Солдаты».

Так Смоктуновский попал в знаменитый театр, по праву завоевавший репутацию одного из лучших театров страны и мира.

Его партнершей в спектакле, Настасьей Филипповной, стала Татьяна Доронина. Обладая восприимчивым артистическим слухом, он впитывал опыт своих коллег, технологию работы, систему подготовки спектакля.

После премьеры он сделался знаменитым.

Мышкин Смоктуновского — одна из самых романтических театральных легенд последнего двадцатилетия. Я хорошо помню атмосферу этого успеха — что тогда делалось! Сотни театралов совершали паломничество в Ленинград. Второе открытие гениального русского писателя совпало с появлением невиданного актера. «…В переполненном зале господствует ощущение, что не всякий день увидишь творимое в этот раз на сцене. Среди зрителей много таких, кто смотрит этот спектакль трижды и четырежды, они хотят снова и снова быть свидетелями полюбившихся им сцен и эпизодов или же досмотреть какие-то упущенные подробности. Игра Смоктуновского так щедра и богата, состоит из такого множества первоклассных тонкостей, что не истощается желание снова очутиться лицом к лицу с главным в этой игре и делать для себя все новые и новые открытия».

Так писал в те дни замечательный советский литературовед профессор Н. Берковский. «Делать все новые и новые открытия» — в этих словах передано впечатление от манеры его игры, от его проникающей способности. В самом деле, создавалось впечатление — и это впечатление подтвердили его ближайшие крупные роли, что игра Смоктуновского неисчерпаема, что в нее можно входить и углубляться бесконечно, что в ней заключена та непрерывная вибрация человеческой души, что и составляет, очевидно, понятие — духовная жизнь.

В этой статье Н. Берковского говорилось: «И. Смоктуновский — актер обдуманного внутреннего вдохновения, все у него идет легко, свободно. В то же время каждый жест рельефен… У этого актера дар: вешнее делать внутренним и внутреннее осторожно, деликатно, выражать вовне. Смоктуновский — актер интеллектуального стиля, умеющий объединить внутреннюю действительность, „игру души“, с самой тонкой осмысленностью».

Игра души и тонкая осмысленность — его сильнейшие художественные средства. В ближайших же ролях он продемонстрировал их в полной мере.

Где-то на полпути его от Мышкина к Гамлету я познакомился с ним. Обычно не принято в очерках об артистах рассказывать о них в жизни, но я рискую здесь предложить читателю записи из моего дневника, сделанные как раз в те дни 1963 года, когда в павильонах «Ленфильма» снимался «Гамлет». Ведь поведение артиста в жизни, отношение к обыденности — тоже ключ к его творчеству.

«Ранним июньским утром заезжаю за Иннокентием Михайловичем на Московский проспект — так мы условились, а он, оказывается еще не готов. Сидит на кухне, ест колбасу с компотом и радуется детским рисункам сына Филиппа. Два года назад я встретил его в павильонах студии „Мосфильм“. Он снимался тогда в картине „Високосный год“, где играл роль современного парня с трудным характером и незадавшейся судьбой. Теперь он показался мне значительнее и проще. Я подумал: может быть, это только невольно прибавляешь Гамлета к его нынешнему облику. Но, нет — в машине он меняется и говорит серьезно, не торопясь. Возле студии и вовсе показалось — замолкает, а потом в коридорах, здороваясь, разговаривая, остря, куда-то уходит мыслями. И также вдруг возвращается, и опять смешливый.

…Он сидит в кресле парикмахерши. В лице его будто ничего не изменилось, но оно другое. („Из моего невыразительного лица все можно сделать!“ — шутит Смоктуновский.) Грим малый, а изменения большие. У него засветились глаза, он помолодел и держится благороднее — принц!