Владимир Валуцкий - Зимняя вишня (сборник)

Повернулся и зашагал вверх. Внизу скрипели доски под удаляющимися шагами митрополита. От образов на сводах пахло сырой штукатуркой. Князь, перекрестившись, доверительно произнес:

— Прости меня, Господи.

На помосте князю низко поклонился молодой ученый монах Даниил. В руках его были кисть и краски.

— Готовься, Даниил, — сказал Ярослав. — Сторгуемся с послами — поедешь к королю франков.

Даниил ошеломленно молчал, только глаза его на секунду вспыхнули и погасли в глубоких глазницах. Ярослав рассматривал фреску, где по обе стороны от Христа стояли люди в княжеских одеждах.

— Всеволод… Святослав… Изяслав. А это? — Он кивнул на женскую фигуру с краю, еще не дописанную.

— Анна Ярославна… Княже! — произнес Даниил пересохшим от волнения голосом. — Достоин ли я, низкий чернец…

— Достойных много, преданных мало. Не ради рода тебя посылаю, а ради разума твоего и учености. Анне будешь опорой в духе и вере среди чужих людей. — Князь долго вглядывался в тонкую фигурку дочери, потом откинул голову, расстегнул ворот, словно от внезапной духоты:

— Скажи, Даниил, отчего душа скорбит?

— От печали скорбит душа человека, князь.

— А чем ее смирить, печаль, чем? — Ярослав сильнее рванул ворот и в томлении духа зашагал по помосту. — Самым великим постом ее не смиришь. Нет… врет святой отец! Не грех это, а вера! Ибо верю, что коли породнятся престолы, то и народы отвратятся от братоубийства. Или не так?

— Мир есть любовь, — склоня голову, ответил Даниил. — А любовь угодна Господу…

Знал ученый монах, что говорил: ему ли было не ведомо, как угодна Богу любовь ко всему на земле, Им учрежденному. Любовь к познанию, жадная, всесжигающая, превратила скромного инока Берестовской обители в человека, едва ли не самого просвещенного в Киеве, и только смирение Даниила, сравнимое с его ученостью, не позволяло гордыне овладеть его душой.

Как жажда уставших коней утоляется зерном, как жажда сожженных полей утоляется посевом — так утолял Даниил свою жизненную жажду знанием.

Сколько помнил себя с детства, он денно и нощно постигал премудрость священных и светских книг, в изобилии собранных Ярославом в его библиотеке, — от святых житий до диалогов Платона, от арабских трактатов по математике и геометрии до географии Козьмы Индикоплова и «Эстетики» Аристотеля. Знал он в совершенстве латынь и греческий, знал многие варварские языки, перенимая их от купцов со всех стран света, — и, несмотря на возраст, был отмечен князем и рачительно призван к обучению дочерей, из коих ныне одна Анна оставалась в Киеве.

Анна, непоседливый рыжий жеребенок, девочка с еще не заплетенными косами… Многое знал Даниил, но не знал, что столь скоро придет и ее судьба роднить престолы. И, вслед за князем, томление духа вдруг овладело и Даниилом… И так тоскливо и беспросветно заскорбела его душа, что было ей только одно прибежище — молитва.

Долго и горячо молился Даниил, призывая покой вернуться в его душу. И как бы в ответ Даниилу где-то наверху глухо и согласно ударил колокол святой Софии.

Но издалека, звонко и тревожно, ему отозвалась колокольная медь Десятинной церкви, и за ней покатился мелкий, торопливый набат от Золотых ворот…

Круглоглазая красавица Янка, горничная девушка Ярославны, вихрем скатилась с крутой лестницы, ведущей в женские покои дворца, — и с разгона налетела на княжьего отрока Злата, стоявшего на часовой службе:

— Злат, ты меня вправду любишь?

— А нешто внеправду любят? — удивленно отвечал Злат.

— Тогда пади князю в ноги, просись в землю франкскую! — молвила Янка и побежала дальше.

— Стой! — Злат ухватил ее за рукав. — Зачем? На что она мне сдалась?

Янка вырвалась, взмахнув косами:

— А разгадай загадку: когда госпожу в чужую землю замуж отдают — кто с ней наперво едет? Смекай! — и Янка скрылась.

Злат озадаченно глядел ей вслед. Но теперь и до его слуха донесся всеобщий перезвон колоколов.

— Вот так дело, — смекнул наконец Злат и затоптался на месте, не смея оставить пост.

Ярослав сам вскоре показался из дверей, усталый и озабоченный, а за ним семенил дворский Агапий и докладывал князю тонким голосом скопца:

— Благовестят со всех звонниц, как ты повелел, князь. Охотники посланы в Пущу Водицу затравить к столу вепрей…

— Гостей поселишь в летнем тереме, да чтобы чины были соблюдены, — приказал князь. И с недоумением остановился, потому что Злат, громыхнув доспехом, бухнулся перед ним на колени и коснулся лбом земли. — Тебе чего?

— Пошли, княже, в страну франков! — без обиняков выпалил Злат. — Ярославна за мной как за каменной стеной будет! Вот крест святой!

— Уши длинные, языки болтливые. Откуда тебе сие ведомо? — строго спросил князь.

— Так ведь… — начал Злат и умолк, смущенно потупясь.

Ярослав усмехнулся:

— И об Ярославне ли печешься, отрок?.. Ладно, пока ступай со Всеволодом, послов встречать. — Злат радостно вскочил. — Анну видел? — окликнул его князь.

— Сказывают, на пруду карасей ловила! — выкрикнул Злат, убегая. Агапий со вздохом качал головой:

— Сколь неприличное для княжны дело… Не гневись, господин, но если бы ты внял в свое время нашим советам — в Царьграде при дворе Анна получила бы подлинно христианское воспитание!

Ярослав, охваченный своей минутной думой, мельком взглянул на Агапия.

— Если бы да кабы, — молвил он без зла. — Как сделано, так сделано — и ты делай, что тебе велят.

Тем временем ширился перезвон колокольный, и народ на площади все прибывал. Бежали мальчишки и юродивые, спешили простолюдины и ремесленники, поторапливались купцы, вышагивали знатные воины и бояре.

И вот расступилась толпа у Золотых ворот — и показалось франкское посольство.

Впереди, на муле, подобающем сану прелата католической церкви, ехал епископ Роже, человек, много повидавший на своем веку и оттого уставший раз и навсегда. На окружающее он смотрел без интереса, словно пышные встречи сопутствовали ему всю жизнь. За Роже следовал Бенедиктус, знающий все на свете и оттого незаменимый в дальних путешествиях. Вместо меча у Бенедиктуса на поясе висела фляга, из которой он то и дело прихлебывал. В Киеве у него тоже обнаружились знакомые: длиннобородый купец приветственно помахал из толпы шапкой:

— Бенедиктус! А ты, сказывали, в Корсуни утонул!

— Пустые карманы на дно не тянут, — засмеялся Бенедиктус.

— Эй, — снова окликнул его купец. — Почем, не знаешь, у кесаря нынче воск идет?

— Пригласи на чарку — потолкуем, — отвечал Бенедиктус.

За Бенедиктусом ехали двое рыцарей, разных по виду: одного звали де Шалиньяк, и его взор и осанка говорили о воинственном нраве. Он сидел в седле, как статуя, гордо подбоченясь.