Петр Киле - Восшествие цесаревны. Сюита из оперы или балета

- А попросту – с крестьянками…

- Сама и пела, и плясала тоже, одета в сарафан…

Маски хором:

- Барышня-крестьянка!

- Тсс!

Показывается молодая девушка высокого роста, голубоглазая, золотоволосая, в светло-синем сарафане… Невероятно и тем не менее вполне узнаваемая Елизавета Петровна! И сцена встречи и знакомства повторяется, как впервые.

Цесаревна с милостивой улыбкой

- Да, кто такие вы? Откуда взялись? Из Франции? А речь-то россиян. По-вашему, я барышня-крестьянка?

- Государыня цесаревна!

- Ваше высочество!

- Вы комедианты в масках и в маскарадных костюмах? Как занесло вас в наши края? Я, проходя лугом по тропинке, не слыхала стука колес через мост?

- Очевидно, это сон! С подмостков Петербурга мы явились здесь увидеть прекраснейшую из женщин, как разнеслась ваша слава по всей Европе и Азии.

- И Азии? А китайское посольство нашло, что у меня слишком большие глаза, иначе бы я была совершенство.

- Им простительно.

- Но красота моя лишь множит мои горести, - рассмеялась цесаревна.

- Какие горести?

- Прошу ко мне в гости! А поговорить мы успеем.

Летний дом цесаревны в саду с прудом. Цесаревна у себя перед зеркалом, задумываясь и невольно проговаривая вслух свои мысли и обнаруживая в жестах и телодвижениях свои переживания, как танцовщица. Она, как одна, хотя фрейлины вокруг нее постоянно вьются, переговариваясь между собою.

Цесаревна:

- Никак не удается выйти замуж! Расчеты строят в интересах чьих-то, но только не в моих, иль только б сплавить. Жених нашелся по сердцу, вдруг умер…

Фрейлины подбегают:

- О, государыня!

Фрейлины:

- И умер Петр Второй, влюбленный в тетку, женить его хотели на другой!

- Как видите, здесь и моя вина!

Фрейлины, стараясь утешить госпожу, вовлекают ее в некие танцевальные действа…

Цесаревна, увлекаясь танцем:

- От горестей я только веселей танцую на балах иль уезжаю в деревню под Москвой, где на природе мне жить здорово со своим двором и заодно с крестьянами моими.

Мелькают кадры соответствующего содержания:

- Охота всякая зимой и летом, отделать зимний дом, построить летний, сад развести и огороды тоже, - и некогда скучать. Любила с детства кататься на коньках, а здесь приволье! И посиделки с девушками, пенье, иль хороводы на лугу весеннем, в венках все девушки на загляденье…

Фрейлины хором:

- А барышня-крестьянка краше всех!

Цесаревна, словно выбегает на луг у леса:

- А там сам Пан играет на свирели! Пастушкой, поселянкой я предстала, своя среди крестьянок, как отец народа не чуждался, с ним трудился, как плотник и кузнец, а я запела, слагая тут же песенки мои…

Хор масок в беседке, как на сцене, закончив выступление, это была незатейливая пантомима, переходит к дифирамбам:

Цесаревна, вскочив на ноги от неожиданности:

- Это вы обо мне? Как хорошо у вас получается! Так складно, что только запеть.

Цесаревна:

- Когда неприятности множатся, веселье мое растет… Расстроенной я бываю редко, зато горе тем, кто это видит. Как весело танцевать, когда в душе тревога.

Арлекин как ведущий:

- Государыня цесаревна! Теперь за вами слово.

Цесаревна:

- А что я должна сказать? Поблагодарить вас – слов тут мало, а денег, увы, в настоящую минуту нет.

- Нас занимают ваши горести. Поделитесь с нами, мы вынесем ваши горести за околицу с хороводом, и они там прорастут иван-чаем.

- Хорошо. Я отвечу вам той же монетой, блеском которой вы прельщали нас, то есть игрой.

Хор масок и цесаревна меняются местами. Публику составляют прислуга, конюхи, несколько крестьян и паж.

Цесаревна вся в движениях танца, то медленных, раздумчивых, горестных, то легких, стремительных и веселых, при этом мы словно слышим ее голос или угадываем ее переживания:

- Никак не удается выйти замуж! Еще при матушке решили выдать за короля французского, юнца, - незаконнорожденною сочли меня - с отцовской кровью, словно бога, о, величайшего из всех людей! Но вдруг нашелся мне жених по сердцу: брат мужа, ах, моей сестрицы Анны. Кузен он герцогу, а сам епископ… Голштиния, что рай земной для нас!

Арлекин с ужасом:

- Ужели вы покинули Россию!

Цесаревна, словно заливаясь слезами:

- Едва успела полюбить я брата, так он пред свадьбой занемог и умер! А тут смерть матушки, затем сестрицы, - одна я одинешенька осталась. А утешеньем явлен был племянник, юнец, но рослый, в деда, мог могучим, душой возросши, он предстать на троне, когда бы не склонила к старине его Москва увеселеньями…

Арлекин:

- А говорят, царь юный был влюблен в прекраснейшую всадницу на свете?

Пьеро:

- Охотой увлекаясь до упаду, как танцами, она, как амазонка, была неустрашима и прелестна, сама Венера не скакала краше.

Цесаревна:

- Я с юности с прозванием Венера росла – не в шутку, а вполне всерьез. Влюблен племянник в тетку – то ученье, и им бы тут заняться, не охотой… Приревновал к Нарышкину меня, красавец и ровесник, мной любимый, - хоть замуж выходи, два ветреника, - отправлен он, по выбору, в Париж. Жениться не решился, верно, а? Ну да, тогда б его в Сибирь сослали. Никак спасло нас легкомыслье наше. С племянником охотой увлеклась. Явилась даже мысль нас поженить. Смешная мысль! Для блага государства не столь смешная, чем помолвка наспех юнца с девицей, соблазнившей до, до сговора, помолвки жениха. И чем же это все закончилось? Бедняга слег, скончался он в день свадьбы.