Ясмина Реза - Пьесы

ЭДИТ. Тебе холодно? Хочешь свитер? У меня наверху полно вещей.

ЭЛИЗА. Нет, нет, совсем не холодно… Спасибо. Этого вполне достаточно.

Она накидывает на плечи шаль и улыбается Эдит. Эдит тоже улыбается.

ЭЛИЗА. Как приятно пахнет, когда возвращаешься…

ЭДИТ. Да?

ЭЛИЗА. Да. Очень приятно…

Пауза. Элиза смотрит на Алекса.

ЭЛИЗА. Два мнимых ухода…

АЛЕКС. За один день… Почему бы и нет?

Пауза.

ПЬЕР. Значит, вы по-настоящему уехали и вернулись? (Жюльене) Что? Не буду задавать вопросов!… Моя жена не одобряет меня, но ведь я не задаю вопросов!

НАТАН. Мы вышли из этого дома… Да… Эдит?.. Подойди… то ты там делаешь? Мы прошли через сад, под дождем… Мы сели в машину… я завелся… поставил дворники… включил фары… Элиза ничего не говорила… Она не закурила, она не притворилась печальной… Мы постояли на месте, может быть

всего минуту?… И в течение этой минуты произошло что-то странное, что-то неожиданное… Вокзал Жьена, который по-нашему находился в Жьене, вдруг оказался здесь, перед оградой сада… На вокзальных часах было семь часов, у нас в запасе был еще час… (Пауза. Делает несколько шагов, подходит к окну… Потом оборачивается.) На перроне была много народу, какие-то тени с багажом в руках, силуэты шоферов, такси, огни гостиниц, шум тормозов в лужах… Я сказал Элизе: "Зайдем в кафе." Мы что-то взяли, не помню что… Я рассказал ей об одном воспоминании тридцатилетней давности, связанном с этим самым вокзалом, а она сказала: "Ненавижу вокзалы"… Мы решили, что ощущение, будто мы вне времени и пространства возникло из-за того, что вечер и мы в провинции…И пока мы разговаривали, стрелки часов вращались, и прошел час… Мы перешли через улицу, подбежали к окошку, чтоб купить билет… а потом перрон, свисток, первый вагон, в который она села… Звук хлопающих дверей, скрип железа, и поезд отошел… Я увидел, как она исчезла в полях, а она из окна увидела, как растворились поля… И вокзал исчез… Я выключил машину, потушил фары, и мы бегом проделали тот же путь в обратном направлении…

Пауза.

АЛЕКС (Пьеру) Знаешь, почему я так и не стал писать?… Именно поэтому… Из-за таких вещей… В этом месте страница всегда оставалась пустой… (Элизе) Вы уехали… Мы остались здесь вчетвером, в четырех стенах, я здесь, на этом самом месте, я не пошевелился… А потом тоже произошла очень странная вещь, очень странная… Я сидел в Пежо на заднем сидении, ты была впереди, Натан вел машину, он включил дворники на ускоренный режим, это я помню очень отчетливо, резина уже плохая, визжит на поворотах… Мы проехали через Дампьер, ты поставил касету, это был квинтет Шуберта… Ты обернулась, спросила, не слишком ли громко, а я ответил "Нет, нет, нет… Ничего не меняй, ни в коем случае ничего не меняй".Ты ничего не меняла, а я запрокинул голову, и увидел деревья, блуждающие огни, потоки воды обрушиваются на стекла, взгляд Натана в боковом зеркале, улыбающийся взгляд Натана, и ночь… Туман, ночь… И я был каким-то, как это сказать, опустошенным, в невесомости на заднем сидении, доверчивый, в полной безопасности, мне было необычайно хорошо… (Пауза)… Это и есть писать — уезжать куда-то, куда на самом деле не едешь… И что бы уже не произошло, на уже чистой странице существует возвращение и конец приключения… В двадцать лет я представлял себе собственное собрание сочинений, семь томов на тонкой бумаге, на какой печатают библию, целый мир титанов, громкоголосых, возвышаемых толпой, охваченных непонятным безумием… Беспокойные существа, способные улучшить человечество, в которых все — гений, сила, изнеможение… Такие фантазии были у меня в двадцатилетнем возрасте… А вместо этого — повседневность, мелкая обида в самом центре этого мира, нескончаемые желания, шаги, бесполезные жесты… Лабиринт бесполезных дорог… И нежность… нежность, которая сжимает мне сердце…

(Пауза). И великолепное жаркое, которое приготовила нам Эдит, и в которое я добавлю все живые ароматы кухни!

ЭДИТ. Попробуй!

АЛЕКС. Вот увидишь!

Пауза.

ЭДИТ. Я только что позвонила Жану. Он приедет.

АЛЕКС. Месье Це-це приедет на ужин?

ЭДИТ. Месье Це-це приедет спать… Он будет здесь не раньше полуночи…

ПЬЕР. "Ни вечера без луны, вдвоем…"

ЖЮЛЬЕНА. Остановись, Пьер. Помолчи хоть хоть сейчас.

Пауза.

АЛЕКС. За стол.

ЭЛИЗА. Уже?

АЛЕКС.Ты хочешь сказать "наконец"!

МАРК

СЕРЖ

ИВАН

Гостиная. Декорация не меняется. Аскетичный, нейтральный интерьер. Действие происходит последовательно у СЕРЖА, у ИВАНА и у МАРКА. В интерьере не меняется ничего, кроме картины на стене.

МАРК (один) . Мой друг Серж купил картину. Это полотно примерно метр шестьдесят на метр двадцать, закрашенное белой краской. Фон белый, а если прищуриться, можно обнаружить тонкие, белые поперечные полосы. Серж - мой старый друг. Вполне преуспевающий малый, он врач-дерматолог, и любит искусство. В понедельник я пошел к Сержу, он приобрел ее только в субботу, но мечтал о ней несколько месяцев. Картина - белая, с белыми полосами.

У СЕРЖА На полу лежит белое полотно с белыми тонкими поперечными полосами, Серж в восхищении смотрит на картину. Марк смотрит на картину. Серж наблюдает за Марком, рассматривающим картину. Длинная пауза, во время которой легко угадываются чувства персонажей.

МАРК. Дорого?

СЕРЖ. Двести тысяч.

МАРК. Двести тысяч? ...

СЕРЖ. Хандтингтон берет ее у меня за двести двадцать.

МАРК. Кто это?

СЕРЖ. Хандтингтон?!

МАРК. Не знаю такого.

СЕРЖ. Хандтингтон! Галерея Хандтиггона!

МАРК. Галерея Хандтинггона берет ее у тебя за двести двадцать?..

СЕРЖ. Нет, не галерея. Он сам. Сам Хандингтон. Для себя.

МАРК. А почему Хандтингтон сразу ее не купил?

СЕРЖ. Потому что эти люди заинтересованы в том, чтобы продавать частным липам. Необходимо, чтобы работал рынок.

МАРК. А-а-а...

СЕРЖ. Ну что?

МАРК. ...

СЕРЖ. Ты не не оттуда смотришь. Посмотри отсюда. Видишь линии?

МАРК. Как фамилия ...

СЕРЖ. Художника? Антриос.

МАРК. Известный?

СЕРЖ. Очень. Очень! Пауза.

МАРК. Серж, не может быть, чтоб ты купил эту картину за двести тысяч франков!

СЕРЖ. Он столько стой. Это же Антриос.

МАРК. Не мог ты купить эту картину за двести тысяч франков.

СЕРЖ. Я так и думал, что ты не поймешь.

МАРК. Ты купил это дерьмо за двести тысяч франков?!

СЕРЖ сам с собой.

СЕРЖ. Мой друг Марк - умница, я всегда уважал его, он занимает хорошее положение, он - инженер в авиационной промышленности, он - из тех новых интеллектуалов, что никак не могут смириться с современностью, и почему-то гордятся этим. С некоторых пор у этого приверженца старины стало проявляться какое-то поразительное высокомерие.