Алла Бархоленко - Отпусти синицу

О л ь г а. Оставь эти штучки!

Ю р к а. Пламенный физкультпривет! Последние известия: Петька Новоселов выиграл машину, запланировано путешествие по родному краю, принимаются коллективные заявки, прошу соблюдать очередь, покупайте билеты денежно-вещевой лотереи!

О л ь г а. Все? Ты уже способен к нормальному разговору?

Ю р к а. Последний скандал в доме Пыжовых: Константин набил морду начальнику жилстроя номер один. Разногласия возникли на почве…

О л ь г а. Что такое? На какой почве?

Ю р к а. На нашей почве. На нашей родной, самой лучшей в мире нечерноземной почве.

Вкатывается К о н с т а н т и н.

К о н с т а н т и н. Черт знает что… Это черт знает что! (Бегает по комнате. Когда он приближается, Юрка отодвигает те вещи, которые могут упасть.) Где отец? Мне могут ответить в этом доме, где мой отец?

А н н а. Твой отец, Костя, гуляет с Мишей.

К о н с т а н т и н. А, да… Черт знает что!

О л ь г а. Будь добр, конкретнее.

К о н с т а н т и н. Я же сказал — черт знает что!

О л ь г а. Позавчера ты приволок к нам продавщицу с пирожками…

К о н с т а н т и н. С тухлыми! С тухлыми пирожками!

Ю р к а. Да, Костик, это нехорошо, ты ее чуть не отравил.

К о н с т а н т и н. Она съела то, что продавала другим!

О л ь г а. Вчера ты свалился с какого-то столба…

К о н с т а н т и н. Ну и что? Я чинил радио!

Ю р к а. Радио обрело речь на том месте, когда «Спартаку» закатили гол. Костику повезло: внизу стояли два достаточно мягких болельщика. Вообще Костик после того, как починил в своей новой трехкомнатной квартире все двери и краны, решил, что весь город нуждается в ремонте.

О л ь г а. Я уже подготовлена для того, чтобы выслушать его собственные объяснения.

К о н с т а н т и н. Песок!

О л ь г а. Очень интересно.

К о н с т а н т и н. На пляже!..

О л ь г а. Ну, семейка…

К о н с т а н т и н. Чем вы там занимаетесь в своей газете? На стройку везут песок с пляжа!.. Где отец?

Ю р к а. А мы без него… (Пробует голос.) Ничего? Басит?

О л ь г а. Что вы собираетесь делать?

Ю р к а. Костя, подержи ее… (По телефону.) Гринева! Срочно! Пыжов… Да, да, тот самый!

О л ь г а. Сейчас же прекратите это безобразие!

К о н с т а н т и н (выхватил трубку) . Григорий Борисович? Ага, замечательно! Откуда ваш Овсянников песок берет? С городского пляжа ваш Овсянников песок берет! Близко! Дешево! Удобно! Храните деньги в сберегательной кассе! Я и так тихо… Вернет? Это точно? И весь пляж свежим песком покроет? Ага… А если бы еще и летние постройки отремонтировал, а? Можно? Ага…

Ю р к а. И дно вычистит… Скажи — пусть дно вычистит!

К о н с т а н т и н. Да вы, Григорий Борисович, свои кадры не знаете, он же золотой человек, ваш Овсянников! Он не то что какие-то там дрянные деревянные постройки отремонтирует, он и дно вычистит! Дно, говорю, дно вычистит, а то илу по колено… (Прикрыл трубку, Юрке.) Хохочет… (По телефону.) А вы с подходом, Григорий Борисович, — мол, весь город спасибо скажет, я то его только ругают… Вывернется, а сделает! Ага, ясно. Пока!.. Вот это называется — намылить и выстирать! (Не дожидаясь, пока Ольга придет в себя от негодования, Константин и Юрка устремляются к выходу.)

О л ь г а. Сумасшедший дом!..

О л ь г а резко повернулась, ушла в другую комнату. В окне показывается О п е н о к, раскладывает на подоконнике доску и шашки. Старательно не замечает А н н у. А н н а подходит, делает ход. О п е н о к, насупившись, отвечает. Еще несколько ходов. И вдруг О п е н о к утыкается в доску и плачет. А н н а гладит его по голове. О п е н о к, так и не взглянув на нее, оставив шашки, скрывается. У крыльца появляется Ю р к а, садится на ступеньку.

Ю р к а. А вечер какой золотой… А вечер, а вечер, а вечер совсем золотой…

А н н а вышла, остановилась, слушает.

Мама Аня, пойдем в разбойники?.. (Анна стоит, опустив голову. Тихо уходит.)

Подходит Н и к о л а й.

Н и к о л а й. Юра, ты здесь? А я с дедом помирился… Юра, ты слышишь?

Ю р к а. Слышу…

Н и к о л а й. Чудак он, дед… Ремень снял, вытянул раз сколько — и ему удовольствие, и мне ничего. Будешь, говорит, от своего дела бегать? Не буду, говорю… Нет, правда, — не могу я без завода, Юрка. Значит, и в самом деле есть тут что-то такое… Как для тебя в стихах. Может такое быть?

Ю р к а. Может…

Н и к о л а й. У тебя лицо светлое… счастливое. Я помешал?

Ю р к а. Нет… Я Есенина читал.

Н и к о л а й. А дед-то! Ну и дед… Я ведь что? Пыжился, пыжился, чтоб перед другими выглядеть. А зачем? Вот Олька — сроку себе дала десять лет, и к власти — как на бульдозере… А зачем? Для других? Для себя! Для самоутверждения! Не хочу… Я не хочу. Самоутверждение — это внутри… (Ольга вышла из своей комнаты, остановилась у окна, слушает.) Дед это знал… Ты понимаешь, о чем я говорю?

Ю р к а. Понимаю…

Н и к о л а й. Правильно, ты должен понимать. Ты про все должен понимать. А дед у нас — хороший дед, хоть и вредный. Он меня думать заставил. Страшно вредный старик, просто золото. Я слышал, он отцу про тебя говорил. Чего это, говорит, Юрка про институт забыл? Не нравится мне, что он дюже покорный. Покорный — слабый… Слышь? Это он про тебя. Он ведь думает, дед, что ты из-за него в институт не поехал. Я-то знаю, тебе самому надо было тут остаться. Верно?

Ю р к а. Верно…

Н и к о л а й. Я чувствую. Тебе это, — чтобы любить сильнее. Все это любить… Чтобы рассказать, как любишь. Потому что я ведь тоже люблю, и другие любят, но сказать у нас — не получается. Но чтобы сказать, надо очень сильно полюбить, только тогда будет правда… Черт знает, что несу, да?

Ю р к а. Хорошо несешь, Коля…

Н и к о л а й. А потом ты уедешь. Чтобы тосковать по этим лесам, и по этому дому, и по этому вычерченному дождями забору… И в тоске еще сильнее любить… Теперь ты скоро уедешь, да?

Ю р к а. Теперь скоро…

Н и к о л а й. Я знаю. Это ничего, что уедешь. Так надо. Теперь ты будешь помнить.

Ю р к а. Теперь я буду помнить.

Н и к о л а й. Ты немного любишь меня?

Ю р к а. Очень люблю, Коля.

Н и к о л а й. Братья мы с тобой… Я — тут, ты — в другом месте, а все равно мы — одно…

Появляется В и к т о р, на нем непривычно мятая одежда. О л ь г а, увидев его, кидается к зеркалу, лихорадочно пытается сделать что-то с лицом, с волосами, хотя делать ничего не надо — все в порядке, как всегда. Надевает бусы, морщится от своего вида, срывает их, утыкается в книгу.