Виктор Розов - В добрый час! Гнездо глухаря

Ариадна.Там кто?

Егор. Никого там нет.

Ариадна.Пойдем туда.

Егор. Ну, милая девочка, ради Бога, уймись.

Ариадна.Что тебя тут держит, не понимаю. У нас шикарней.

Егор. Ах, Арочка, меня, разумеется, держит не мебель.

Ариадна.А что? Не усложняй ты ничего.

Егор. Сейчас не место объяснять…

Ариадна.Да брось ты – что особенного?.. Делай вид, что смотришь эту мою муть… Что тебя вяжет? Говори, Егор, или я…

Егор. Хорошо, хорошо!

Сели к столу, склонились над рукописью.

Ты не сможешь понять меня.

Ариадна.Я тупица?

Егор. Ты умница. Но ты росла в оранжерее, а я… Я до сих пор всего опасаюсь.

Ариадна.Чего?

Егор. Какому-нибудь паршивому Прошке, братику моей жены, все на блюдечке… А мне… Я все своими жилами… с детства…

Ариадна.Что – с детства?

Егор. Когда отец решил бросить свою деревню, он матери оставил сестренок, а меня зачем-то потащил с собой в Москву, устроился в общежитии, в бараке. Я все помню, уже в седьмой класс пошел. Барак – это, сама понимаешь, не Большой Кремлевский, не Версаль. Да еще у бати подобралась та компания – шабашников. В школе все о высоких материях – идеи, комсомольский энтузиазм, долг перед Родиной и прочее, а в барак вернусь, и в глаза мне такая другая академия лезет… Учился бешено. Золотая медаль мне как воздух нужна была, как жизнь, как пропуск в будущее. Что в бараке в тот день творилось, когда я эту медаль получил!..

Ариадна.Шампанское лилось рекой?

Егор. Не шампанское, разумеется, но лилась она самая, родимая, этаким бурным горным потоком. А когда в институт поступил и переехал в общежитие, мне казалось – в рай попал. Но потом смотрю: в общаге тоже не тот дух, не то, что человеку требуется, ту же бутылку тащат. Не так, конечно, как папаша с дружками, более мелко, но тоже погановато. Вечная трепотня, какая-то разъедающая, прямо скажу, сомнительного толку. Дурачки! Похабные анекдоты и поразительная беспечность. Тут как раз отец умер, я сел на одну стипендию, а в гуманитарных, сама знаешь, не разбежишься… У Искры какой-то нюх. Как она угадала, что я в общем-то полуголодный, Аллах ведает. Только непринужденно так, легко: «Хочешь бутерброд с ветчиной?» Ну, я тоже запросто, будто всю жизнь одной ветчиной питался: «Давай». То ли она увидела, как я эту ветчину и дорогую ее рыбину лопал, то ли, повторяю, нюх, только на следующий день она мне такой завтрак притащила…

Ариадна.Заманивала.

Егор. Нет-нет, она добрая.

Ариадна.Дурачок, да такой шикарный парень, как ты…

Егор. Погоди. Потом домой чай пить, потом ужинать. А дома у них… Я тогда такое только в кино видел.

Ариадна.Погоди, погоди, так ты на ней в благодарность за бутерброды, что ли, женился?

Егор. Именно, именно. Какая ты умница! Я, конечно, хорошо к ней относился, и, не скрою, войти в этот дом мне тоже не казалось чем-то ужасным, я бы даже сказал, напротив. Но все это, ты понимаешь, было неправильно, ошибка. И вот теперь, когда вся эта чепуха отпала, когда я уже совсем, как говорят, акклиматизировался, я вдруг понял: ай-яй-яй, что же я наделал, как я неправильно вел себя. Я спутал обыкновенное человеческое участие и благодарность за него с любовью. Нет-нет, не спутал… Ах, как все сложно… Искра, Степан Алексеевич, Наталья Гавриловна… Понимаешь, я в плену этого дома, все связало меня. Я ему благодарен, всегда буду помнить, но… Вот это-то «но» сейчас главное. Я скажу тебе страшную, может быть, даже гадкую мысль свою. Чувство благодарности принижает человека, делает его рабом этой благодарности. У него уже руки связаны этой благодарностью, понимаешь?

Ариадна.Жутко… Но в какой-то мере понимаю. Хотя и не до конца. Жену твою все-таки жалко.

Егор. Мне тоже. Но сейчас я должен выйти в новую фазу. Иначе все, конец, крышка, дальше дно, граница конечной станции. В конце концов, для того чтобы личность могла состояться полностью, ей нужна свобода.

Ариадна.Свобода от чего?

Егор. От всего, что держит. И, главное, от внутренних тормозов. Я по духу крестьянин, сын лесов и полей, во мне дух свободы. И потом, я рязанец. Недаром из наших мест столько великих людей вышло: Есенин, Павлов, Салтыков-Щедрин…

Ариадна.Егор, я смотрю на тебя и думаю: все девчонки нашего курса сдохнут, когда мы поженимся. В тебе есть что-то удивительно высокое, даже жуткое. Ты будешь великим рязанцем.

Егор. Я ведь так сказал, к примеру.

Ариадна.Будешь, будешь! И деревню, в которой ты жил… Как она называлась?

Егор. Мышастовка.

Ариадна.…переименуют в Ясюнинку. Нет, к черту, будет не город Рязань, а город Ясюнин.

Егор (смеется). Обязательно.

Ариадна.Ав доме, в котором ты родился, сделают музей. На крыльце – ящик с огромными тапочками, и экскурсовод длинной указкой будет тыкать в экспонаты и рассказывать, какой ты был умный, добрый, чуткий и как тебя любили дети.

Егор. Уходи, безумная!

Ариадна.Сейчас уйду. Все, больше мне ничего не надо. Теперь у меня работа пойдет быстро. Вот ты рассказал мне, через какой ужас прошел. Еще больше люблю тебя…

Егор (смеясь). «Она его за муки полюбила…»

Ариадна.Ты знаешь, зачем я приходила? Чтобы ты понял: или – или. Я же измучилась, Егор, этой двойственностью. И я ревную к твоей, этой… Ты с ней сейчас, конечно, ни-ни?

Егор. О чем ты говоришь!

Ариадна.Я решительная, имей в виду… (Показывая.) Это, ты говоришь, кабинет?

Егор. Да-да.

Ариадна.Можно посмотреть?

Егор. Ну загляни.

Вошли в кабинет. Ариадна быстро закрыла дверь. Обхватила

Егора руками.

Ариадна.Дурачок, попался! (Целует его.) Милый, милый… Умираю!

Пров (в кресле). Извините, здесь я, простите…

Ариадна.Ах! (Выбежала.)

Егор (от растерянности грозно). Как тебе не стыдно!

Пров.Я читал. Эту спинку – ее надо спилить.

Егор. Ты, конечно, понял, что она просто веселая женщина, дурила. Шутка.

Пров.Да-да… Ты не беспокойся.

Егор. А чего мне беспокоиться? Я же говорю: дурачество. Если у тебя в голове какие-то поганые мысли…

Пров.У меня совершенно никаких мыслей нет.

Егор. Ты парень умный, тактичный.

Пров.Не надо, Егор…

Егор. Что – не надо?

Пров.Ничего не надо. Хоть у меня к тебе, сам понимаешь, огромной симпатии нет, но подлецом не хочу быть даже в отношении к несимпатичным мне людям.