Евгений Гришковец - +1

Нo над всеми этими мыслями витает одна непроговорённая даже самому себе: «А придёт ли она? Придёт ли? Какая она? И когда я увижу её, всколыхнётся ли во мне то, что тогда?..»

И вот в назначенный день приходишь в школу в лучшей своей рубашке, которая, ты полагаешь, тебе очень идёт, в лучшем своём костюме, который так и говорит, мол, у меня всё хорошо и даже ещё лучше.

Ну знаете, как это бывает?.. Приходишь, видишь одноклассников, думаешь: «Да-а-а, как над ними время-то безжалостно распорядилось! Ко мне оно более благосклонно». Обычные типичные разговоры, постаревшие, но бодрые учителя, воспоминания, где, кто и с кем сидел. Потом рассматривание фотографий, наперебой рассказывание каких-то забавных случаев, как и кто глупо и смешно отвечал, на каком уроке… Одноклассницы показывают фотографии своих мужей и, разумеется, детей. Мужья есть не у всех, а дети практически у всех. Одноклассники тоже что-то показывают, некоторые пришли даже с самими жёнами вместо фотографий. Из класса получилась пара, кажется, вполне благополучных семей.

Но её не видно… Она не пришла. Волнение, с которым ты входил в школу, волнение перед возможной встречей с ней отпускает. Думаешь: «Зря пришёл». Или наоборот: «Хорошо, что пришёл. А ни из кого толком ничего не вышло». И это как-то успокаивает. Особенно сильно успокоит бывшая классная руководительница. Она скажет: «А помните нашего Мишеньку?..»

Кто же не помнит Мишу? Главную надежду и опору всего класса. Отличник, любимец всех учителей, при этом именно Миша раньше всех стал курить, встречаться с девочками, плёл интриги, устраивал провокации и был законодателем всех мод и кодексов поведения. То есть во всех смыслах был самый-самый.

И вот наша бывшая классная руководительница говорит: «Вот, Мишенька мне письмо написал». Все: «Да?! А что, а где, а как?» А Миша, оказывается, по словам учительницы, оправдал все надежды, получил прекрасное образование, теперь живёт в Америке, у него прекрасная жена, дети, и он продаёт пылесосы. То есть у него всё прекрасно. Показанная ею фотография Миши с женой и детьми успокаивает окончательно.

Но её нет… И в тот момент, когда ты уже расслабился, что-то рассказал про себя, прихвастнул, выпил со всеми и прихвастнул ещё… Возникает за спиной какой-то шум, и кто-то из бывших школьных приятелей, а ныне лысоватый, раскрасневшийся мужик, говорит громким шёпотом: «Смотри, кто пришёл…».

Ты оглядываешься и встречаешься глазами… Со взрослой женщиной. Видишь взрослую женщину, в которой всё-таки сразу узнаёшь ту, ту самую… которую… так хотел поцеловать, ещё сам ни разу не целованный.

А потом пьяный возвращаешься домой и думаешь: «Вот надо же! Столько лет прошло! А та девочка всё оставалась в голове и в сердце… Страшно подумать, а если бы тогда решился бы, если бы тогда что-то с ней было, если бы тогда смог бы её поцеловать. Мало ли что могло… И вот сейчас жил бы с этой женщиной. Страшно подумать! А она ведь, если честно, не так уж сильно изменилась. Оказывается, она такого маленького роста, а тогда не казалась маленькой. Черты лица те же. Надо же, она даже стрижётся, как раньше. А глаза?.. Как хорошо, что тогда ничего не случилось! А так пришлось бы сейчас изображать, что всё помню, жалею, что не сложилось, что-то врать… Ну, то есть вообще пришлось бы разговаривать. Как хорошо! Потому что эта женщина, эта взрослая женщина…».

И в этих своих мыслях забираешься в дорогие и такие трепетные свои воспоминания и рвёшь их, как ненужные фотографии, и жжёшь свои детско-юношеские первые, смешные стихи, и комкаешь свои нежные, бессонные ночи, полные фантазий и желаний. Комкаешь, как старые письма.

И твердишь: «Слава богу, слава богу, что тогда… А то эта женщина…». И вроде от этой мысли даже становится легко и весело. И неперевёрнутая страница жизни вдруг перевёрнута. Но что-то обрывается в сердце…

А утром просыпаешься, невыспавшийся, с тугой головой, немного опухший и какой-то ватный идёшь умываться. Умываешься, смотришь на себя, взъерошенного, с красными глазами… и вдруг такая мысль пронзает: «А интересно, она так же про меня подумала, когда увидела? А кто из нас раньше так подумал, она или я?» Может быть, она раньше меня подумала как-нибудь так: «Ой! Что стало с тем мальчиком, который на меня так смотрел, что из него получилось? Какой ужас! А ведь он, в принципе, мог стать моим мужем… Или хотя бы какое-то время… Слава тебе Господи, ничего не было!»

Кто из нас так раньше подумал? Кто победил в этом поединке? Кто выхватил свой револьвер раньше, как в старом вестерне?

А потом приходит такая мысль: «Слушай, признайся сам себе! Ты-то её хотел поцеловать, ты-то о ней мечтал, мучился, представлял себе, как заговоришь с ней, как прикоснёшься к её… к ней, в общем. А она хотела этого? Она вообще о тебе думала тогда? Нравился ли ты ей хоть маленько, она вообще тебя замечала?»

И что же хорошего в том, что тогда этого поцелуя не случилось? Его же не было! А если этого первого моего поцелуя с той девочкой не было, то его уже не будет. Не будет никогда. Первый, конечно, у меня был, но в другое время, в другом моём возрасте, с другими мечтаниями и совсем не такой, и главное – с другой… с другим губами. А того не было и уже не случится. Кто виноват? Да сам же и виноват. Не решился, забоялся, не знал, как это сделать, не смог быть независимым от школьных интриг и кодексов поведения. И никто тогда не узнал моего поцелуя. И сам я его не узнал… Никто меня не знает.

Никто меня не знает и не может узнать, даже если я этого хочу. Даже если мне это необходимо. Просто у меня нет слов, я не знаю, как сказать, что сказать, каким голосом.

Я могу, конечно, сообщить окружающим, что мне, например, хорошо, или мне плохо, или мне непонятно. Я могу даже сказать, что я счастлив или несчастлив…

Но когда меня разрывает от тоски, отчаяния, незнания, как и зачем мне жить, когда оттого, что происходит у меня внутри, я не могу даже найти позы, чтобы хоть ненадолго замереть и не испытывать мук… И мне так необходимо в этот момент сообщить кому-то о том, что внутри меня происходит и творится… А я только и употребляю слова: тоска, отчаяние, душа, болит… Я ничего не могу сказать, я никого не могу впустить в себя, ни с кем не могу соединиться. И только позволяю себя жалеть тем, кто видит, что мне плохо, и кому я нужен и дорог. Как же от этого одиноко, как остро ощущаются одиночество, неизбежность и обязательность этого одиночества.

Или когда я счастлив и меня переполняет счастье и радость. Бывают моменты, когда счастья так много, что оно не вмещается в меня, когда я готов взорваться от счастья. И это счастье не равно хорошим обстоятельствам, оно больше всех причин, оно намного больше, чем: хорошая погода + хорошая компания + красивое место + прекрасное самочувствие + любовь и любимая рядом + успех и благополучие + уверенность в завтрашнем дне… Нет! Счастье больше, чем сумма всего самого хорошего. В таком счастье есть острое ощущение радости жизни, и им необходимо поделиться, потому что его бывает в тебе слишком много. Но как поделиться, как кому-то дать ощутить твоё счастье? Как?