Валентина Борисова - Цветок живой, благоуханный… (сборник)

Взошла луна, и мир предстал пред Задирой сказочно нереальным. Вдали на фоне звездного неба отчетливо проступали очертания гор. Над головой светились кроны деревьев, а трава под ногами серебрилась.

прошептал девятнадцатилетний разведчик знакомые со школьной скамьи строки, и ему показалось, что они родились только сейчас в его собственной душе. Тишина уже не настораживала его, а успокаивала и умиротворяла.

продолжал шептать он как зачарованный.

Последние слова Задира, забыв осторожность, проговорил в полный голос, и сразу же из зарослей кустарника раздалась автоматная очередь. Задира мгновенно рухнул на землю и ящерицей отполз за пенек, росший на поляне. Нащупав на поясе гранату, он пришел в привычное для него боевое расположение духа. К нему вернулась способность быстро принимать решение. Оставив гранату про запас, он метнул в заросли увесистый камень, подвернувшийся ему под руку, и мгновенно, спружинив всем телом, отскочил от опасного места. Противник ответил огнем. От пня, за которым секундой раньше по-детски прятался Задира, остались одни головешки.

– Отдыхал бы сейчас на том свете, раззява! Нашел время стихи читать, – зло проворчал он на самого себя и, вскочив, метнул лимонку в густой кустарник и снова упал в траву. Раздался взрыв. Потом внезапно наступила полная тишина.

– Надо уходить. Нечего здесь отлеживаться. Всюду враг. Нашумел, дал себя обнаружить, значит, наверняка станут преследовать, прочесывать местность, – подумал Задира.

– Главное теперь выйти к озеру, – решил он и тут же возразил себе. – Выйти? Шалишь! Выйти как раз и не выйдет. Теперь только ползком на локтях, прижимаясь к земле, что называется, по-пластунски. И он пополз быстро и ловко, как ящерица, повторяя про себя слова командира как заученный урок:

– Мы рождены и летать, и ползать… и летать и ползать…

У него в голове мелькнула мысль, что ползать ничуть не легче, чем летать, а пожалуй, и потруднее. Впереди заблестела водная гладь озера.

– Вот и курорт. С прибытием, – обрадовался Задира, но, поразмыслив, сообразил, что радоваться еще рано и надо искать укрытие понадежней. Он заполз в заросли тростника, темневшие на краю озера и, сидя по горло в воде, услышал в предрассветной тишине приближающийся лай собак. Ему стало отчетливо ясно, что укрытие у него не такое уж и надежное, и шансов уцелеть на этот раз практически нет.

– Затравят овчарками. Псы натасканные, учуют и под землей. Стоп! Почему под землей? Под водой! Под водой не учуют. Выход один – отсидеться под водой, – рассудил Задира. С трудом стащив с себя намокший комбинезон, он закинул его подальше в озеро, срезав тростинку, зажал ее во рту и нырнул поглубже. Задира не помнил, сколько времени провел он в озерных глубинах, дыша через трубочку. Когда опасность миновала, его как будто кто-то вытолкнул на поверхность, и он, жадно вбирая в легкие свежий воздух, поплыл к берегу. На волнах качался его комбинезон, прошитый в нескольких местах автоматной очередью.

– С днем рождения, покойничек! Второй раз на свет народился, – с горькой усмешкой поздравил он сам себя. – А из ребят, видно, никому так не подфартило. Остались на той высотке меня прикрывать, а сами… Хватит хныкать, уже светает. Надо ползти, – приказал себе Задира. И он снова пополз. Смертельно уставший, голодный, продрогший он полз к своим по чужой неласковой земле. Каждое движение давалось ему с трудом. Кожа на локтях была ободрана и свисала клочьями, израненные кисти рук кровоточили. Когда сил уже не осталось, Задира достал из-за пояса последнюю гранату, положил рядом с собой и приготовился к своему последнему бою.

– Ну что, Лизка! Вот теперь действительно уже все. Только не реви. Мать береги, – мысленно попрощался он с сестрой, вспомнив их расставание на перроне. У него защипало в глазах. – Этого еще не хватало, разнюнился, – рассердился Задира, и, стараясь взять себя в руки, стал расстегивать ослабевший ремень, чтоб затянуть его потуже на поясе. Из-под ремня выпал какой-то сверток и покатился по траве. Обстрелянный боец неполных двадцати лет, с чисто детским любопытством потянулся к загадочному свертку, развернул… и чуть не вскрикнул от неожиданности. Его ободранные в кровь, ноющие от боли пальцы сжимали пару новых кожаных перчаток.

– Лизкин подарок! Как я мог забыть о нем. Погоди, погоди… Как это она сказала на прощание:

– Сбережешь мой подарок, живым вернешься.

– Теперь вернусь, обязательно вернусь! – он с трудом натянул длинные до локтей перчатки на израненные руки и снова пополз к своим по чужой неласковой земле, которая уже не казалась ему такой жесткой.

Задиру подобрали утром наши танкисты и отправили в санбат. Он был настолько плох, что его как тяжелораненого перевели в прифронтовой госпиталь.

– Что делать с новеньким? Живого места на парне нет, – сокрушалась медсестра.

– Ему мешать не надо, – сказал военврач. – Лучшее лекарство – полный покой. Такие либо сами выкарабкиваются с того света, либо…

Хирург отвернулся, махнув рукой. Спустя сутки он спросил у дежурной санитарки:

– Пришел в себя мальчишка-десантник?

– Пришел. Лизуху какую-то все вспоминает.

– Лизуху? Ну, значит, жить будет, – уверенно сказал врач и не ошибся в прогнозе. Задира пошел на поправку, и ему даже разрешили прогулки на свежем воздухе. Пошатываясь от слабости, он с трудом передвигался по двору госпиталя, часто присаживаясь на скамью, чтобы передохнуть. Однажды к нему подсел разбитной солдатик средних лет с гипсовой повязкой на руке и, добродушно улыбаясь, спросил:

– Ты откуда, герой, к нам прибыл? Все сестрички заглядываются на такого удальца.

– С курорта европейского… приполз, – хрипло сказал Задира.

– Оно и видно. Вон ты почернел весь. Жарковато пришлось на курорте-то?

– Жарковато, – чуть слышно ответил удалец и, вспомнив своих погибших товарищей, отвернулся, чтобы скрыть слезы.

– Эх, парень, молод ты еще на таких курортах загорать, – с отцовской жалостью глядя на плачущего героя, вздохнув, сказал солдат.

День Победы Задира встретил в госпитале. За участие в Балатонской операции его представили к ордену Красного Знамени и присвоили ему звание офицера.

– Ты что, не рад, что ли? – удивлялись фронтовики, глядя на его грустное лицо.

– Война быстро кончилась. Героя не успел получить, – сетовал Задира. – Обещал Героем вернуться. Выходит, трепался.

Бывалые немолодые солдаты, слушая его глупые речи, только усмехались в усы. Да и то сказать, можно ли было судить Задиру слишком строго? Боевому офицеру, орденоносцу в самый канун Победы исполнилось всего двадцать лет.