Алексей Арбузов - Таня. Жестокие игры

И увлечение Германа, несмотря на разницу в возрасте, «деловой женщиной» Шамановой – это увлечение именно героиней времени, самостоятельной, сильной, волевой. Многие критики именно ее признавали истинной героиней пьесы, Таню же осуждали за ее якобы ограниченный и узкий духовный мир.

Вот типичная трактовка содержания пьесы Арбузова в те годы: «В пьесе изображается жизненный путь простой советской женщины, ее превращение из домашней хозяйки, живущей только для мужа, в человека, сумевшего найти после долгих лет страданий… свое настоящее место в жизни». Основания для такого прочтения пьеса, безусловно, дает. Но если верить свидетельствам тех, кто видел первые постановки «Тани», в частности знаменитый спектакль в Театре Революции с участием М. Бабановой, зритель всегда симпатизировал этой «бездумной, немного взбалмошной и поглощенной любовью» центральной героине пьесы, причем с самого начала действия. «И дело здесь совсем не в том, – пишет И. Василинина, – что она в финале пьесы становилась врачом, решительным и энергичным человеком дела. Об этом как-то невольно забывалось. Зато все чаще вспоминалось, как талантливо умела Таня любить… никогда не было в ее чувстве эгоизма, самолюбия, расчета. Как много тепла, ласки, очарования, радости, выдумки вносила она в жизнь своей маленькой семьи».

То, что образ Тани был главным для Арбузова, поначалу объясняли просто недоработкой молодого драматурга, неправомерно сместившего смысловые акценты в произведении. Однако со временем эти авторские «недоработки» зазвучали иначе: за ними стала ощущаться важность непреходящих духовных ценностей, носителем которых оказалась арбузовская героиня. В начале 60-х годов в Театре им. Ленсовета была сыграна принципиально новая версия спектакля, где в главной роли выступила А. Фрейндлих. Она играла личность самобытную, яркую, с индивидуальным, поэтическим видением жизни. И все это тоже было вычитано в пьесе Арбузова: открытая и одновременно затаенная детскость героини – и в то же время удивительная чуткость по отношению к любимому человеку, заставившая ее без слова упрека уступить дорогу счастливой сопернице; не причинить Герману страданий известием о смерти их ребенка, о существовании которого он так и не узнал; ее восприятие снега – как счастья, песни – как детства; Сокольников – как страшного леса, где можно заблудиться; вороненка, которого она пригрела, а потом выпустила на волю, – как сказочной Синей птицы, дающей тепло семейному очагу. Незаурядность героини, заложенная в пьесе и подчеркнутая в спектакле, меняла привычные акценты: теперь казалось, что не Таня теряет все, а Герман.

Между двумя частями пьесы есть некоторый диссонанс: первая – лиричная, тонкая, с изысканным психологическим рисунком; вторая – со множеством событий и людей, более прямым, открытым текстом, несколько искусственной развязкой (Таня продирается сквозь буран, как оказывается, именно к больному ребенку Германа и Шамановой; здесь, на Севере, происходит встреча бывших супругов, здесь же, почти одновременно, Таня обретает нового любимого человека). Эта искусственность во многом задана как раз «географическим» фактором: героев многих своих пьес Арбузов отсылал на «перевоспитание» подальше от Москвы, обычно на Север или в другие «романтические», по представлениям того времени, места. Новые встречи, новые люди, ощущение себя в центре общей жизни избавляет Таню от одиночества, в котором она, по сути дела, пребывала с самого начала пьесы и которым не тяготилась (вспомним ее одинокие, но вовсе не тягостные вечера в отсутствие Германа, она возвращается одна с лыжной прогулки и даже не хочет выйти к друзьям-студентам, она оказывается одна в комнате и в день приема гостей). Трагические события, последовавшие за сценой объяснения Германа и Шамановой, усиливают внутреннюю изоляцию Тани, которая становится ей почти опорой. Это сразу подметил Игнатов: «Вероятно, вы верите, что человека делает сильным одиночество. Бойтесь этой мысли, она приведет вас к эгоизму». Это предостережение отражает, безусловно, позицию автора, который всегда с тревогой замечает такое состояние своих героев и стремится вывести их из внутренней изоляции, дать им шанс на настоящее счастье.

Одиночество прочно поселилось и в душах совсем юных героев «Жестоких игр». Трое столичных мальчиков – Кай, Никита и Терентий – и девочка Неля, приехавшая из провинции и провалившая экзамены в медицинский институт, сразу находят общий язык, как только заговаривают о жизни в семье, о родителях. Эта тема – пароль, дающий пропуск в их общество. Все эти «рассерженные» молодые люди чувствуют себя обделенными родительским участием, а то и просто брошенными: мать Кая работает с отчимом за границей, регулярно присылая сыну деньги и подарки, но он едва распечатывает ее письма; Никита так говорит о своей интеллигентной, энергичной большой семье: «Они души во мне не чаяли, если у них было свободное время… Я и тени сомнения у них не вызывал, настолько они были заняты собой». Терентий грубо гонит отца, то и дело робко появляющегося на пороге квартиры Кая, потому что не может простить ему пьянства и считает его виновником ранней смерти матери. Неля фактически сбежала из дома: «Я с детства безумно радоваться хотела – чтобы погода всегда была хорошая, и всегда музыка играла, фестивали шли и шествия… и чтобы вокруг все были добрые и все радовались друг дружке. А они (родители. – И. М.) все зачеркнули, следили неотступно». Во многом обоснованные (недаром все родители в «Жестоких играх» обращаются к детям с извиняющейся, если не просительной интонацией, явно сознавая свою вину перед ними), эти претензии молодого поколения вскрывают и эгоизм, капризный, слепой максимализм героев пьесы. Неспособные просто пожалеть, а тем более простить, они платят близким жестким неприятием, грубым отторжением, рвут родственные связи, преодолевая боль от этих разрывов.

Это одна из наиболее жестких, резких пьес Арбузова, в чем-то даже не по-арбузовски категоричная. Драматург точно почувствовал и воссоздал в ней многие проблемы, ставшие очень острыми в последующие десятилетия.

«Когда я писал „Жестокие игры“, – вспоминал Арбузов, – я думал вот о чем: все мы стоим на маленьком плацдарме, бывает в горах такая площадочка, когда забираешься на самую вершину, и там можно стоять вчетвером, даже впятером. Только нельзя делать резких движений, чтобы не столкнуть кого-нибудь в пропасть. По существу, это образная картина нашей жизни. Боль от неосторожного движения, которого ты сам не замечаешь порой, может принести гибель, нравственную или физическую, близкому тебе человеку».

В пьесе эта мысль находит художественное воплощение не только в московских сценах. Действие время от времени переносится в Сибирь, где живет и работает Миша, родственник Кая, человек, обожающий свою семью, романтик и песенник. На какое-то время его рассказы о Сибири (ведь именно туда ехали искать себя и свое счастье герои арбузовских пьес), о любимой жене и новорожденной дочери вносят какой-то свет в сумрачную атмосферу большой и пустой квартиры Кая, но потом выясняется, что и Мишина жизнь трещит по швам. Геолог Маша, его жена, волевая, энергичная и целеустремленная женщина, считает ребенка и мужа помехой на своем жизненном пути. «Геолог я, – гордо заявляет она, – а все остальное потом». Вынужденная сидеть с дочкой, она считает себя птицей, посаженной в клетку, и рвется на волю. Но воля оборачивается потерей семьи, любви (Миша погибает) и, как понимает героиня с трагическим опозданием, счастья. В последнем разговоре с Нелей, которая тайком увезла из Сибири в Москву ребенка, посчитав, что он Маше не нужен, а заодно чтобы испытать чувства Никиты (игры продолжаются), Маша подводит невеселый итог своей жизни и предостерегает девушку от повторения своих ошибок: «Все играем, играем, наиграться никак не можем… На Тужке-то свое доказала, а вот тут (показывает на грудь) что-то замолкло все. Кончились мои танцы. Ладно, живи. Брось игры, а то убьешься».