Бото Штраус - Неожиданное возвращение

Женщина.Заблудились?

Другой мужчина.Наверно, слово не совсем подходящее…

Женщина( быстро, с любопытством ). Вы все еще держите галерею?

Другой мужчина.Нет. Это перестало быть выгодно. Мой сын и я…

Женщина.У вас есть сын?

Другой мужчина.Да. Сын. Девятнадцати лет. Коммерсант. Мы теперь пытаемся организовать торговлю вином. Пробуем.

Женщина.И живете все еще на?..

Другой мужчина.Да. Все в той же квартире.

Женщина.А как ваша одышка?

Другой мужчина.Немного получше.

Женщина.Вот видите. Вы еще живы.

Другой мужчина.Вы находите?

Женщина.Нет, я хотела спросить о другом. Жива ли еще ваша мать? Она тогда дважды пыталась покончить с собой.

Другой мужчина.Да, жива. Уж она-то жива! Еще раз спаслась. Справилась. Сделала глубокий вдох, и кризис был преодолен.

Женщина.Как много воды утекло с тех пор! Каждый четверг в одиннадцать утра я ходила с вашей матерью в бассейн. На Круммештрассе. А потом к ювелиру. Она вечно отдавала что-нибудь в переделку, кольца сползали с ее высохших пальцев.

Другой мужчина.Давно это было. Теперь она никаких украшений не носит. Вы самоотверженно заботились о моей матери, Ингрид.

Женщина.Ах, вы ведь никогда не были мной довольны. Что-нибудь всегда было не так. Что-нибудь шло вкривь и вкось.

Мужчина.Тема: подарки ко дню рождения.

Женщина.Да! Верно! (Разыгрывая сценку.) Смотри, какой прелестный пустячок я тебе приготовил. — Что это? — Вначале потяни за язычок. — Ха! Не так-то просто. Черт. Не выходит! — Медленно. Осторожно. Ты же испортишь подарок, не успев его увидеть. Ну вот, получилось. — Что-то мягкое, да? — Чувствуешь, какое мягкое на ощупь? — Да, очень мягкое. Здорово. Странная штучка! А для чего она? — Я вижу, ты с этим не разберешься. — Какая приятная на ощупь. Телячья кожа, да? Можно ее носить на теле? — Можно и на теле. Засунь ее себе куда угодно!

Другой мужчина. (под всеобщий смех). Она была моим миссионером. А я терпеть этого не мог. Она миссионерствовала методами восточной медицины. Делай изометрические упражнения — или я больше не приду. Если ты не ешь овсяные отруби, то не жалуйся на одышку.

Женщина.Тоже верно.

Мужчина.Первое, что мне показалось подозрительным, было едва заметное прикосновение. Мне бросилось в глаза, что Ингрид, когда вы с ней говорили, непроизвольно касалась вашей руки, обычно так делают, чтобы лучше кого-то слышать. Наверное, вряд ли есть что-то более возбуждающее, чем первое тайное перешептывание с чужой женой, которая наклоняется через какую-то преграду и якобы невзначай так приближается к тебе, что ее ресницы щекочут твою щеку. И при этом торопливо шепчет: «Я могу устроить нам встречу в следующее воскресенье!»

Женщина.О, эта фраза!..

Мужчина.О, эти таинственные прикосновения, эти короткие бесстыдные перемигивания — от меня ничто не ускользнуло. Я их все сосчитал и выстрадал!

Женщина.Но я ведь трогаю за руку каждого, кто меня о чем-нибудь спрашивает, чтобы лучше его слышать. У меня всегда было неважно со слухом.

Мужчина.Вы знаете, у меня были весьма своеобразные представления о неверности моей жены. Я буквально жил в этих представлениях, питался ими. И не желал доказательств. Я хотел остаться дураком в этом деле, бараном, который уперся в ворота. Я молил Бога, чтобы измена как можно дольше осталась недоказанной. И никто и ничто не могло унять беспрерывную тревогу — ни человек, ни книга, ни картина. Ибо все на свете наводило меня на подозрения.

Женщина.Но эти два года были просто захватывающими.

Мужчина (подает бокалы с вином). За наши бессонные ночи! За нашу одышку. За нашу кровожадность. За наше незабываемое несчастье!

Его подруга подходит с подносом к столу.

Думаю, пора закусить. ( Вскользь, жене.) Ты обедаешь сегодня вместе с нами. ( Другому мужчине.) Я забыл вас познакомить. Леони, это господин Клеменс Вагнер, в свое время один из ведущих антикваров Вест-Энда. Мне вспоминается кафе неподалеку от вашей галереи, там вы сидели однажды с моей женой и кормили друг друга. ( Своей подруге.) Он совал ложечку ей в рот, а она — ему. Взрослые люди! Внезапно налетела буря, зонтик над ними вот-вот мог перевернуться. Я — всегда поблизости, всегда готов помочь жене, если ей угрожает опасность, — подошел к их столу и поправил зонтик. Они меня даже не заметили.

Женщина.И ведь мы всегда были очень осторожны. Правда? Вы — даже чересчур. Прямо как прелюбодей, который боится оставлять на неверной супруге отпечатки пальцев.

Мужчина.Порой в эти тяжкие годы я жил так, будто мое время еще только настанет. Твое время придет, говорил я себе, совершенно без оснований, без малейшего света в конце тоннеля. И в этом горьком отчаянии энергично потирал руки.

Другой мужчина (Женщине). Теперь, когда я вижу вас перед собой, слышу, как вы обо всем рассуждаете… о том, что случилось тогда. Этот странный блеск в ваших глазах. Наверно, я всегда говорил о пламени за огнеупорным стеклом.

Женщина.Однажды я изрядно вас смутила. При посторонних. На почте. В очереди. Вы забыли? Я расстегнула пальто и вдруг оказалась перед вами в чем мать родила. Продемонстрировала себя вам у всех на глазах. Но вы мне не подыграли. Вам было стыдно перед людьми, а я себе понравилась.

Другой мужчина.Да, чего только тогда вы не делали.

Мужчина.По-моему, это случилось в почтовом отделении одиннадцатого округа. Ты поехала на неделю в Париж под тем предлогом, что хочешь навестить подругу. Анке Хопф. Она уехала на неделю к своим родителям и оставила вам свою квартиру. Улица Этенсель, девятнадцать.

Другой мужчина.Улица Этенсель, девятнадцать. Жалкая дыра! Неописуемо грязная. Матрацы на полу и кошачий туалет за изголовьем.

Его подруга подает ему салаты и итальянскую ветчину.

Сижу с вами и тотчас становлюсь обжорой. Припудрите ветчину пармезаном! Спасибо.

Его подруга.Вы всё это съедите. А потом? Потом, глядишь, станете отрицать, что вы это сделали. Наверно, скажете: я, собственно, съел лишь половину того, что хотел. Или: я лишь немножко полакомился. Да, дойдет до того, что вы скажете: ох, у меня сегодня во рту маковой росинки не было. От обжоры я жду правды. Но вы, вы обманываете и себя, и нас. Нечестно относитесь к еде, которую поглощаете. Собственно говоря, вам ничего в жизни, кроме съестного, не надо. И, знаете ли, вскоре многие вещи вам покажутся съестными, их число будет расти и расти, пока не станет устрашающе огромным. Однажды вы не откажетесь и от цветов в вазе. Затем обглодаете фанеру по краям подноса. А в конце концов — привяжете сотрапезников к стульям и начнете грызть ногти у них на ногах и руках. Так всякий, кто когда-то начинал как обычный обжора, мало-помалу становится всеядным животным, прожорливой глоткой, чудовищем, равно далеким от человека и зверя, пастью из пастей, которая норовит поглотить сердце земли.