Бото Штраус - Время и комната

Рудольф.Где же параллель? Я спрашиваю: где параллель между тобой и мной, с одной стороны, между Медеей и Язоном — с другой, скажи на милость? Просто страшно становится, до чего этот миф вскружил тебе голову. Ты же никогда ничего не читала. Ты знаешь только эту Медею, единственное, что ты вообще когда-либо прочла.

Мария.А мне ничего другого и не нужно.

Рудольф.Прочти «Анну Каренину» или «Даму с камелиями», или еще какую-нибудь трогательную женскую историю.

Мария.Медея же всеми силами стремится предотвратить несчастье. Но Язон ее не слушается.

Рудольф.Как он должен ее слушаться? Они в сетях трагедии. Тут уж ничего не поделаешь. А у нас разве трагедия? В нашей жизни нет места для Медеи. Нет места, понимаешь?

Мария.Медея совершает величайший подвиг во имя любви, который когда-либо совершала женщина.

Рудольф.Из ревности, из чистой ревности. Мания убийства и истребления. И ты называешь это подвигом?

Мария.А ты еще мельче Язона. Как ты можешь говорить такое? Как это пришло тебе в голову?

Рудольф.Не знаю, просто вспомнилось. Думаю, я не ошибаюсь.

Мария.В трагедии изображается…

Рудольф.Тебе бы надо походить на курсы по литературе. Чтобы научиться понимать драму. Похоже, опасно читать драмы, трагедии, не умея правильно их понимать. В драме всегда правы двое, иначе это не драма. Это мы еще в школе проходили.

Мария.Я хотела бы знать, в чем Язон прав, в чем? Уничтожать, разрушать, жечь, убивать, кровь, кровь! Ведь он же предатель.

Рудольф.Я другого мнения.

Мария.Мнения? Тут дело не в мнениях! Тут речь идет о чувстве, бесконечно большом, таком царственном, таком царственном, гордом и мрачном, и чуждом, и все!

Рудольф.Ты фанатичная защитница этой Медеи из Колхиды.

Мария.Да. Защитница.

Рудольф.Ладно. Есть религиозные фанатики, фанатики политические, спортивные и так далее. Все фанатики для меня идиоты. Говорю тебе четко и ясно.

Мария.Даже если тебя фанатично любят?

Рудольф.Не надо меня любить фанатично, я этого вовсе не требую.

Мария.Вот именно этого Медея и не понимает. Позиции этой не понимает. Невозможно. Конец. Смерть и огонь.

Рудольф.Я отберу у тебя эту книгу. Довольно трагедии. Я выброшу ее на улицу.

Мария.Ты, кажется, не понимаешь, что Медея здесь. Что она требует своих прав. Что мы просто не можем поступать так, будто ее нет. Даже не пытайся ее отвергнуть. И думать не смей. Будь умнее Язона.

Прислонившись к колонне, Мария смотрит в окно.

Мария.Я живу посреди города, и среди ревущего транспорта меня окружают большие тихие комнаты, которые никому не дом. Никому и ничему — даже моему хлебу, моему столу, моему радио, моей сахарнице. Нас всех тут просто-напросто забыли. Бросили и ушли. Не убрали на место. Оставленные второпях — вот мы кто такие, мои вещи и я. Я живу: разделяю бесконечную пассивность моего стола, моей сахарницы, моего радио. Я слышу, я пребываю.

Колонна.С каждым годом все глубже и глубже. Настолько, насколько счастливые поднимаются ввысь.

Мария.Ты разговариваешь? Ты умеешь говорить?

Колонна.Всё вокруг говорит. И я тоже.

Мария.Молчи!

Колонна.Когда так долго молчишь, не сразу находишь нужные слова.

Мария.Никаких нужных — вообще никаких слов! Молчи! Ты мой приют. Я ищу твоей тишины. Ты — вещь, к которой я прислоняюсь, когда меня покидают силы. Не гони меня болтовней.

Колонна.Слишком поздно…

Мария.Ты просто молчала долгие годы? Молчала?

Колонна.Да.

Мария.У тебя всегда был наготове ответ — и ты молчала? Значит, все было только молчанием, но не вещественным покоем — не последней тишиной?

Колонна.Я колонна столп. Мужское женское. Мученье. Я пробовала. Нашла интонацию. Жила словами. Это был ад.

Мария.Ты знаешь много о моих бедах. Но сейчас случилось несчастье.

Колонна.Прости меня, человек. Я исторгнута из сердца вещей.

Мария.С каждым годом все глубже и глубже. Настолько, насколько счастливые поднимаются ввысь…

Человек без часов — Ансгар — в гостях у Марии.

Они ужинают.

Ансгар.Гляди, какая ты красавица, волосы белокурые, с такими милыми завитушками, и приглашаешь в гости этакого урода, очкастого, потного, вонючего, вдобавок ипохондрика, жирного как свинья. И все время смотришь на меня, улыбаешься, даже кладешь мне под салфетку подарок.

Мария.Да, маленький подарок тебе. На память о нашем знакомстве на прошлой неделе.

Ансгар.Спасибо. (Не распаковывая, отодвигает подарок в сторону.) Так. Что же это все означает? Тебе нужна работа? Тогда так и говори.

Мария.Какая работа?

Ансгар.Ты ищешь работу, или у тебя другое дело?

Мария.Я не знаю, о какой работе ты говоришь. Мне не нужна работа, у меня ее нет, да я в ней и не нуждаюсь. Я делаю тебе подарок, я тебе звоню, потому что я без конца вспоминаю о той встрече на прошлой неделе, ну, на ярмарке, когда мы так долго разговаривали друг с другом. Я влюбилась, если тебе так угодно, да, по уши. И не понимаю, что с тобой. Если я тебе в тягость, скажи сразу. Я пытаюсь до тебя достучаться, пойми, сил моих нету, а ты, сидя в своем кабинете, не подходишь к телефону; я ведь не могу позвонить тебе домой, что же мне делать, я тебя не понимаю.

Ансгар.Закупщиц везде хоть пруд пруди. Ты должна была навести обо мне справки. Ведь наверняка знаешь, что тебе нужно. Это же бред, с ходу приглашать на ужин отвратительного типа вроде меня, не надо мне сказки рассказывать, ну полный же бред.

Мария.Бред, да знаешь ли ты, что такое бред. Бред — это если мужчина вроде тебя говорит, что он отвратителен, гадок и так далее.

Ансгар.Очкарик. Ты же не станешь этого отрицать.

Мария.Бред! Я в тебя влюбилась и, наверное, знаю почему.

Ансгар.Вот именно.

Мария.Ну, распакуй же подарок.

Ансгар.Не кусай помногу. Я вообще не могу видеть, как женщины едят.

Мария.А раздетых догола.

Ансгар.Как так? Ты?

Мария.Ах, ну конечно.

Ансгар.Итак, короче говоря: работы, которая тебя интересует, больше нет.

Мария.Плевала я на работу. Нужна мне твоя дрянная работа. Я хочу тебя. (Смеется.)

Ансгар (после паузы). Люди жрут лишь затем, чтобы от них сильней воняло.

Мария.Раз ты так считаешь.

Ансгар.Ты что, спятила?