Борис Ласкин - Избранное

— Гражданин Шапочкин, нам про «стюдень» неинтересно слушать. Вы про дело расскажите.

— Я про дело и говорю. Поужинал я у зятя, выпил, закусил и домой собрался. Наше дело стариковское. А живу я где? Живу я в Кузыкине. Приехал на вокзал, гляжу, мать честная, последний поезд ушел. Время ночное, что ты будешь делать?.. Дай, думаю, выйду на шоссе, может, машина попутная подвезет или там другой какой транспорт. Да. Ну, вышел я, стало быть, на шоссе. Как машина мимо проходит, я руку подымаю — понять даю, чтобы, значит, захватили меня. Одна машина прошла, другая, третья — и все ноль внимания. Думаю — что же делать?.. И вдруг, граждане судьи, останавливается грузовик и этот вот с усами, — старик указал на человека с усами, сидевшего в первом ряду, — кричит из кабины: «Давай, дед, закругляйся в кузов, только по-быстрому. Подкинем тебя из уважения к твоим преклонным годам!..»

Ну, я, стало быть, влез в кузов, машина тронулась и пошла. А погода, граждане судьи, сильно холодная была. И мороз и ветер. А кузов совершенно открытый. Я к кабинке притулился, а этот вот с усами, что с шофером сидел, мне сквозь стекло кричит: «Как, дед, не озяб?..» А я ему рукой так делаю: вроде ничего, живой. Да. Едем мы это так, а мороз крепчает, спасу нет. Оглянулся я, граждане судьи. Может, думаю, найду, чем от ветра и от стужи укрыться. Может, фанерка какая завалящая или брезент. Ногами пошуровал, потом гляжу: мать честная — гроб. Стоит в кузове гроб закрытый. Сперва-то я оробел маленько, а потом крышечку приподнял, гляжу — никого. Тогда я думаю — чего ж такое отличное, сухое помещение зря пустовать будет. Лег я в этот гроб и крышечкой прикрылся, чтоб от мороза. А после пригрелся под влиянием ужина и задремал… Вот и все.

— Дальше?

— Чего же дальше? Дальше пусть они рассказывают.

Председатель помолчал. Было видно, что ему не просто сохранять строгое и официальное выражение лица.

— Потерпевший гражданин Кукуев, дополните показания гражданина Шапочкина, — сказал председатель, обращаясь к одному из группы здоровых парней с обветренными лицами.

Кукуев встал и, прихрамывая, вышел вперед.

— Граждане судьи, данного старика, вернее сказать, данную машину мы повстречали у переезда. Она у шлагбаума стояла, дожидалась, пока дальний поезд пройдет. А нам в Завальцево надо. Мы там на товарной базе работаем. Грузчики мы. Мы к кабинке подошли, просим: «Не подкинете до Завальцева?» Тогда этот вот товарищ с усами, что с шофером сидел, говорит: «Давайте, ребята, только по-быстрому. Садитесь. Вам не скучно будет, там у вас в кузове попутчик имеется». Ну, мы и сели в кузов…

— Кто — мы?

— Пятеро нас. Мы все тут. Я, Суваев, Замылкин, Богачев и Лямзин. Машина тронулась. Мы глядим — гроб. Думаем — хороший у нас попутчик. А что делать? Ехать-то все равно надо. Стоим мы в кузове, и, сказать по правде, неинтересно нам на гроб смотреть. Мы в стороны глядим. А мороз — жуть! Предыдущий старик насчет погоды точно сказал. В общем, едем это мы, вдруг Лямзин оглядывается и говорит: «Ох, ребята, что мне сейчас почудилось». А Богачев говорит: «Ты давай не оглядывайся, ничего там нет интересного». А он говорит: «Ребята, или мне привиделось, или это точно, но, по-моему, гроб шевелится». А Богачев говорит: «Брось ты эти глупые слова!.. Дорога неровная, это он от тряски шевелится». А Лямзин говорит: «Нет, ребята, это не от тряски». Тут мы все на гроб оглядываемся. Вдруг видим, крышка подымается, из гроба этот вот нахальный старик встает, ручками потягивается и говорит: «Вроде маленько потеплело…» Тут мы, граждане судьи, все на полном ходу с машины кто куда!..

— Вы что, испугались?

— Как же не испугаться?.. Раз он покойник, значит, он должен лежать, а не хулиганничать!..

— А почему вы хромаете, гражданин Кукуев?

— Ногу это я на прыжке вывихнул, когда с машины в сугроб врезался.

— Выходит, гражданин Кукуев, вы и ваши товарищи — молодые люди — до сих пор находитесь в плену отсталости и суеверий. А это стыдно. Если не сказать — смешно.

— Правильно! — сказал старик Шапочкин.

— А почему вы, гражданин Пряхин, не приказали остановить машину, когда буквально позади вас люди на полном ходу в сугробы прыгали?

Пряхин — человек с усами — встал.

— Именно лично я, как агент по снабжению, ихних прыжков не видел и не слыхал, поскольку машина наша шла со сверхъестественной скоростью.

Сидевший рядом с Пряхиным шофер внезапно перестал улыбаться.

— Это не по существу, — сказал шофер.

— Нет, это очень даже по существу, — сказал председатель. — Вы ответите за эту вашу сверхъестественную скорость.

— Но все же обошлось, — жалобно сказал шофер.

— Все живы-здоровы, — сказал Пряхин.

— Должен быть порядок, — заключил старик Шапочкин, — а то что же это получается — гоняют машины, дьяволы, а на покойников сваливают. Безобразие!

1946

Под сенью пирамидальных тополей в парке южного города Н. расположилось фундаментальное фанерное сооружение с тяжелой стеклянной вывеской над входом «Городская филармония».

Из раскрытых окон филармонии доносились голоса, смех, обрывки мелодий. Музыкально-художественный организм жил своей сложной, беспокойной жизнью.

В кабинете директора стояла тишина. Самого товарища Мамайского еще не было. Легкий ветерок шелестел афишами гастролеров. В центре кабинета, на самом видном месте, стоял глиняный бюст Менделеева. Химией товарищ Мамайский не занимался. Бюст попал в кабинет случайно. Агент по снабжению Кувалдин приобрел бюст в комиссионном магазине, приняв творца периодической системы элементов за композитора Глинку. В дальнейшем Кувалдин закрепил свое смелое предположение в инвентарной описи директорского кабинета короткой формулировкой: «Глинка — один».

Отворилась дверь, и в кабинет вошел директор. Он сел за стол и нажал кнопку звонка, одновременно крикнув: «Поля!» — так как звонок не работал.

В кабинет вошла секретарь-стенографистка Поля Куликова, пухлая девица с волосами цвета соломы.

— Принесите из бухгалтерии ведомость на зарплату.

Через мгновение Поля появилась с толстой папкой, не уступающей по своему объему телефонной книге областного города.

«Чрезмерное раздутие штатов» — эта суховатая фраза с юридическим колоритом как нельзя более точно могла обрисовать положение дел в городской филармонии.

Недюжинный дар комбинатора помог Мамайскому создать такое штатное расписание, в котором административно-хозяйственные персонажи получили новые наименования, чарующие своим многообразием.

Не предусмотренному штатами гражданину Зацепе Ф. Ф. была придана звонкая профессия музыкального эксцентрика.

Нелегальные шоферы директора — братья Кирилл и Мефодий Зуевы — именовались кратко и несколько интригующе: «Мраморные люди».