Габриэль Марсель - Пьесы

Моника (входя). Вы совсем одна?

Жанна. Да. Дети вышли погулять с дядей.

Моника. Они обожают Антуана.

Жанна. Это так понятно; ваш брат исключительно хорош с ними.

Моника. Антуан всегда любил детей. Помню, еще задолго до женитьбы… Если бы бедняжка Тереза оставила ему ребенка…

Жанна. Да, оказаться совсем одному… в тридцать девять лет. И он ничем не выдает, как ему тяжело.

Моника. Это верно. Он очень много берет на себя.

Жанна. И делает это так просто…

Моника. А ведь надо признать, что самое страшное в каком-то смысле случилось еще раньше.

Жанна. До смерти Терезы?

Моника. Да… конечно: когда он узнал, что она обречена.

Жанна. Вы думаете, у него не оставалось никакой надежды?

Моника. Никакой.

Жанна. A как… она?

Моника. Увы! Бедная, милая девочка… Она надеялась до последней минуты. И вот… когда она поняла, что это — конец, последовал такой взрыв отчаяния, что я не в силах вспоминать об этом даже сейчас, четыре года спустя.

Жанна. Так она совсем не была к этому подготовлена?

Моника. Видите ли, Жанна, моя золовка не была набожной… Едва ли даже она была верующей. В этом — одна из причин, почему мама и я с трудом согласились на этот брак. Мы словно предчувствовали…

Жанна. Я не совсем это имела в виду.

Моника. Тогда я вас не понимаю.

Жанна. Это так ужасно — дать судьбе застигнуть тебя врасплох. Для меня подобная мысль нестерпима.

Моника. И все же, очевидно, лучше, что у Терезы оставались какие-то иллюзии. Иначе — вообразите себе, чем был бы для нее этот последний год…

Жанна. Я была едва знакома с вашей золовкой. Но знаю точно: сама мысль, что, будь я на ее месте, я могла бы так страшно обманываться на собственный счет, для меня невероятно унизительна. И потом… Но, повторяю, я не знала вашу золовку, так что сужу лишь по себе…

Моника. Вы остановились на полуслове.

Жанна. …Я думаю о ней и о ее муже, об этом страшном умолчании между ними: он, который знал, и она — не подозревавшая ни о чем.

Моника. Она знала, что больна.

Жанна. Но она не знала, что обречена… Такая двусмысленность ее положения мне кажется ужасной. В конечном счете он обошелся с ней как с малым ребенком. (Молчание.)

Моника. Вы перечитывали… письма Ноэля?

Жанна. Да. Прежние письма.

Моника. И вы сжигали их?

Жанна. Да. Некоторые.

Моника (с волнением). Но почему?

Жанна. Чтобы не было искушения когда-нибудь вернуться к ним.

Моника. У меня не хватило бы на это мужества.

Жанна. Я их сжигаю, потому что знаю, что лишена мужества: иначе зачем было бы это делать?.. (Помолчав.) Моника, Ноэль вам часто писал?

Моника. До вашего брака мы фактически не разлучались. Ну а потом… Вас не удивит, если я скажу, что Ноэль был для нас с мамой весьма посредственным корреспондентом. Его письма с фронта…

Жанна. Не употребляйте это ужасное выражение: «письма с фронта» — поневоле представляешь себе публикации.

Моника. Почему вы спросили, часто ли мой брат писал нам?

Жанна. Меня интересует все, что связано с ним; я хотела бы увидеть письма, которые он адресовал своим друзьям, и переписать их.

Моника. И однако вы, не колеблясь, сжигаете некоторые из тех, что он писал вам самой… Должно быть, это какие-нибудь малозначащие записки?

Жанна. Так вы думаете, я уничтожаю их оттого, что не дорожу ими? Те, что я сжигаю — самые бесценные для меня, я не могу их перечитывать без того, чтобы… Как мало вы меня знаете, Моника!

Моника. Но, Жанна…

Жанна. К тому же, увы, я их помню наизусть… (Моника удивленно смотрит на нее.)

Входит Антуан.

Жанна. Добрый день, Антуан. А где дети?

Антуан. Мы встретили мадам Летурнёр, она просила отпустить их пополдничать с Симоном и Адриенной. Мы договорились, что я зайду за ними.

Жанна (Антуану). Вы — идеальная бонна!

Антуан. Конечно… А знаете, в чем я убедился? У Андре — истинное призвание к музыке.

Жанна. Это уже что-то новое. Вчера вы то же самое утверждали относительно естествознания.

Антуан. Смейтесь сколько угодно. Но факт, что он узнал мотив военного марша, который в свое время напевал денщик Ноэля.

Жанна. Ну, в этом еще нет ничего необыкновенного. Подождем радоваться.

Антуан. Я в его возрасте не был способен на такое!

Моника. Отсюда еще ничего не следует. Ты и музыка имели между собой так мало общего.

Жанна. Это удивительно. Как подумаю о Ноэле… ( повернувшись к Монике ) или о вас…

Антуан. Особенно о ней.

Жанна (с живостью). Ноэль невероятно музыкален. Будь у него учителя получше, он бы многого достиг.

Антуан. Скажите, не слышно чего-либо нового об отпусках?

Жанна. Нет, ничего. И потом… Я уже не верю в эти увольнения.

Моника. Но отпуска возобновлены, Жанна.

Антуан. И Ноэль должен быть одним из первых.

Жанна. И снова уступит свою очередь, как в прошлый раз.

Антуан. Не думаю. Дважды такое не повторяют.

Моника. Мне иногда кажется, что Жанна почти боится этой побывки. Да и понятно: после нее жизнь начинает казаться ужасающе пустой, а пока существует перспектива…

Жанна ( изменившимся голосом). Не говорите мне о перспективе, Моника. Есть лишь одна перспектива… Вы знаете, какая. По крайней мере для меня, пока длится весь этот ужас, не может быть другой. И даже когда все кончится — если это время еще застанет нас в живых, — даже когда они вернутся, страх не ослабеет. Этот медленно действующий отравляющий газ…

Антуан. Жанна, прошу вас… вы не имеете права так безоглядно предаваться отчаянию!

Жанна. Это не отчаяние, уверяю вас.

Антуан. Как же вы будете жить, если позволяете этой страшной мысли одолевать вас!

Моника. Жанна, вы знаете, что он прав…

Жанна. Вы не понимаете… вам кажется, что я поддаюсь каким-то кошмарным наваждениям. Это не так. Просто… я знаю, чего я не хочу, не допущу. И этого не будет.