Габриэль Марсель - Пьесы

Морис. Разумеется, это тоже следует принять во внимание.

Этьен (с трудом овладевая собой). Так что будущее в этом случае… Каким ты себе его представляешь?

Морис. Что ты имеешь в виду?

Этьен. Скажем, будущее для Агаты.

Морис. К сожалению, ясно, что возникнет новая ситуация, которая очень тяжело отразится на наших отношениях…

Этьен (не выдержав, запальчиво). Так ты уже все решил? Ты ее оставляешь?.. Ей ведь нечем удовлетворить твою тягу… к комфорту. Так вот — единственная причина, незачем искать другие! Если бы не это постыдное соображение, в силу которого ты прикован к жене, ты бы не пытался — как ты это только что сделал — расшевелить во мне бог весть какие ржавые струны с целью меня растрогать. Теперь все так ясно. О, теперь я знаю цену этому бескорыстию твоего чувства к Агате, так восхищавшему меня… Да, я понимаю, что, как ты говоришь, все не просто. Так вот, возможно, именно эти «осложнения» возмущают меня более всего… Нельзя ничем восхищаться… уже не знаешь… ( С глубокой горечью.) Скажи же что-нибудь в свою защиту.

Морис. Что я могу сказать? Если тебе доставляет удовольствие топтать все, что есть между мной и тобой душевного, неоценимого…

Этьен. Ах, не спекулируй на этом! Пусть хоть это останется нетронутым!

Морис. Нет. Твое безжалостное стремление все разрывать, с благой целью — досконально разобраться, — ничего не оставит нетронутым. Даже это.

Этьен ( настойчиво ). Я жду от тебя оправданий.

Морис. Но я не собираюсь оправдываться перед тобой. Мне это претит. Между нами не может идти речь об одобрении или порицании. Возможна только любовь. Принадлежит мне твоя любовь или нет? Никакого другого вопроса не может быть… Когда ты обвиняешь меня в том, что я не настолько дорожу этой женщиной, чтобы пойти ради нее на риск, даже незначительный, — это равносильно тому, что ты меня обвиняешь в чрезмерной привязанности к тебе. Вероятно, в моей душе недостает места для двух абсолютных чувств… но тебе ли меня упрекать? Подумай, мой мальчик; я не жду хорошего от того, что, кажется, могу прочесть в этом сверкающем взоре… Не думаю, что я старался казаться в твоих глазах лучше, чем я есть, как мне этого ни хотелось. По-моему, сказанное мной было ясно в тот день, когда я решился сделать свое горестное признание, но, вероятно, ты не захотел понять меня до конца. И потом, видишь ли, есть вещи, за которыми как бы тянется угрюмый след…

Этьен. До чего же ты склонен мириться с положением вещей!..

Морис. …Это уходящее время, надвигающаяся старость, затвердевающая душа: страшные реальности, еще не знакомые тебе. Может быть, есть нестареющие души, постоянно обновляющиеся в лучах, ниспосланных Богом. Мой дорогой, благословенны небеса, возможно, сделавшие тебя одной из таких избранных натур! Сохрани же для душ простых смертных, как я, немного сострадания.

Входит Агата, погруженная в свои мысли.

Морис (Агате). Вы собирались дождаться Элизу?

Агата. Нет. Я была в своей бывшей комнате. Неважно себя чувствовала… сейчас лучше.

Морис. И?..

Агата. Я все обдумала. По сути, уже два месяца как я должна была быть в Сен-Квентене. Друзья рассчитывают на меня, сейчас ощущается потребность в людях дела. Я не могу и дальше отсиживаться здесь. К тому же…

Морис. Элиза будет огорчена.

Агата (пристально глядя на него). Вы полагаете?

Морис. Уверен… Обещайте, по крайней мере, что будете наезжать к нам время от времени. Это так недалеко от Парижа…

Агата. Сейчас — не то, что до войны.

Морис. Да, с поездами стало плохо. Но все-таки… Пишите нам почаще.

Агата. Обещаю иногда писать.

Воцаряется тягостное молчание.

Этьен (волнуясь). Нет, это невозможно… Вы не бросите нас так, Агата, вы не лишите нас этого робкого проблеска… Боже мой! Да вы оба даже не смотрите друг на друга, словно боитесь и этого…

Агата долго, горестно обнимает его. Морис глядит на них, он очень бледен.

Морис (отойдя к окну). Пасмурно; кажется, моросит дождь. В Сен-Квентене так будет очень часто.

Агата (просто). Для меня такая погода привычна. (Подходит к Морису, протягивает ему руку для прощания.)

Занавес.

Пьеса в четырех действиях. Написана в 1922 году

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Клод Лемуан, пастор

Эдме, его жена

Осмонда, их дочь

Д-р Франсис Лемуан, брат Клода

Г-жа Лемуан, мать Клода и Франсиса

Мегаль, сосед Лемуанов

Мишель Сандье, человек из прошлого

Фред Жюно, юноша из провинции

Фелиси, служанка в доме Лемуанов

М-ль Обонно, прихожанка

Маленький Рене, ее племянник

Время действия декабрь 1920 г.

Гостиная в доме Лемуанов. Холодная, безликая обстановка. На стене — «параболы» Бюрнана и репродукция Сикстинской мадонны. В глубине комнаты стоят Осмонда и Мегаль. Мегаль в плаще.

Мегаль. Извините меня, мадемуазель. Я вижу, вы только что из-за стола. Я ведь велел служанке не беспокоить вас.

Осмонда. Никакого беспокойства. Садитесь, прошу вас. По воскресеньям мы завтракаем поздно; кто-то всегда хочет поговорить с отцом по выходе из церкви. К тому же, мы уже позавтракали.

Мегаль. Если я правильно понял, вы были так любезны, что предложили пройтись с детьми после обеда. Я хотел удостовериться, что это вам действительно не в тягость…

Осмонда. Ни в коем случае. У меня сегодня как раз выдался свободный вечер.

Мегаль. Не знаю, как благодарить вас… Тем более, что не представлял себе, как быть с ребятишками. Бонна отпущена на весь день, а мне надо ехать в Эпине.

Осмонда. Госпожа Мегаль…

Мегаль. Никаких изменений. К тому же подобная болезнь… если это можно назвать болезнью…

Осмонда. Она страдает?

Мегаль. Этого никто не может сказать. Она постоянно жалуется, но… врачи меня уверяют, что в этом есть огромная доля самовнушения.

Осмонда. Да?

Мегаль. Более того, это — единственная черта, напоминающая мне жену, какой я знал ее прежде. Потому что во всем остальном это совершенно другой человек. ( Молчание.)