Габриэль Марсель - Семья Жорданов

Лорансо. Она отказалась меня выслушать. До свидания.

Морис. Почему ты прощаешься, старина? Можно подумать, что ты сердит на меня. Но тут нет моей вины!

Лорансо. Вот в этом я как раз не уверен. Хотелось бы знать, как именно ты ее информировал о моих намерениях. Только не сейчас.

Морис. Я ей сообщил о них самым естественным образом — и сразу обнаружил, что она встретила эту новость плохо.

Этьен. Кажется, я забыл свои часы…

Лорансо. Останься, мой мальчик, здесь ничего секретного.

Морис. Боюсь, мы с тобой оба несколько заблуждались на ее счет; по сути это весьма сложный человек. Она жила чересчур уединенно, замкнуто, в ней накопилось столько горечи; этого не скажешь, глядя на ее невозмутимое лицо. Должно быть, она слишком много перенесла. Может быть, страдание и формирует душу, но не улучшает характера, и я не уверен, что это действительно та женщина, какую тебе могли бы пожелать твои друзья. Я вынашивал для тебя другие планы и, поскольку ты наконец решил следовать моим советам…

Лорансо. Я тебе весьма признателен, но кроме нее мне никто не нужен! (Уходит.)

Морис (спеша за ним). Ну постой, не уходи так!.. Что за муха тебя укусила! (Через минуту возвращается.) Никогда не видел его в таком возбуждении.

Этьен (после небольшой паузы.) Папа, ты больше не сердишься на меня? Не стоило принимать так близко к сердцу то, что я только что говорил!

Морис. Это по поводу задуманного путешествия?

Этьен. Да. Ты же знаешь, как я легко воодушевляюсь, еще не поразмыслив как следует. Конечно, беседа с Андре Кутелье произвела на меня огромное впечатление. И, как всегда в таких случаях, начинаешь задаваться вопросом: а почему, собственно, не я? Но, во-первых, куда бы меня это завело? Это значило бы терять время, а если я хочу подготовиться к конкурсу…

Морис. Дорогой, поверь, меня не надо убеждать. Я счастлив, что ты сам понял, насколько химеричен этот план.

Этьен. Да это не план, это, скорее, была мечта.

Морис. Пусть так. Что же касается путешествия, то… может быть, мы могли бы совершить его вместе? А?.. Что ты думаешь по этому поводу?

Этьен. Я был бы счастлив.

Морис. Нынешним летом или осенью. Мюнхен, Вена… может быть, Будапешт, возвратимся через Прагу и Дрезден. Примерно так.

Этьен. Это было бы чудесно! Вот только как быть с мамой…

Морис. Более чем вероятно, что твоей матери придется проходить курс лечения.

Этьен. Врач недоволен состоянием ее горла?

Морис. К сожалению, он явно считает его неудовлетворительным.

Этьен. Наверное, она недостаточно осторожна.

Морис. Может быть.

Этьен. Но в этом случае мама, по-видимому, рассчитывает на одного из нас в качестве сопровождающего?

Морис (неожиданно резко). Однако мне кажется…

Этьен. Ты ведь можешь себе представить, каким огромным огорчением было бы для меня отказаться от такой поездки. Но тем не менее нельзя…

Морис ( глухим голосом). Этьен, взгляни на меня. ( Этьен отводит глаза в сторону.) Не отворачивайся: это может ввести меня в заблуждение, а мне была бы тягостна мысль, что тебе недостает… недостает мужества.

Этьен. Но дело здесь вовсе не в мужестве, иначе все было бы куда проще.

Морис. Не знаю, не уверен. ( Горничной, которая вошла в этот момент.) Что вам, Леони?

Леони. Письмо от мадам для госпожи Клеман.

Морис. Я не знаю, не вышла ли госпожа Клеман.

Леони. Мне кажется, я слышала, как хлопнула дверь на лестницу, но я не вполне уверена.

Этьен. Пойду взгляну. (Уходит.)

Леони. Может быть, мадам сообщает, когда она приедет.

Морис. Возможно.

Этьен (возвращается). Я ее не нашел.

Морис. Мы ей передадим письмо, когда она вернется. (Леоны уходит.)

Этьен. Папа, не смотри на меня так. Ведь я и без тебя понимаю, что в доме у нас не все благополучно, и меня это мучает. Подумай только: вернуться… внешне как будто ничего не изменилось, однако и ты уже не тот; ты все видишь в ином свете.

Морис (взволнованно). Дорогой мой! Что… действительно — в такой степени?

Этьен. Разумеется, я удивляюсь себе, я не понимаю, каким образом некоторые вещи не бросились мне в глаза раньше. Возможно, я оставался ребенком дольше, чем другие; либо… Нет, все-таки вряд ли все было так, как сейчас…

Морис. И однако по сути мы не менялись — ни твоя мать, ни я.

Этьен. Правда, бывали у меня тайны, которые я в пятнадцать, и даже в двенадцать лет не подумал бы поведать маме, когда рядом был ты. Но — не знаю, я не страдал от этого. Мне все это казалось в порядке вещей.

Морис. К тому же она была для тебя хорошей матерью. Может быть, она слишком пичкала тебя лекарствами, но это объяснялось непомерной заботливостью. Могло ли тебя стеснять отсутствие у нее культурного кругозора, умения вести разговор? Ведь ты редко ходил куда-нибудь с ней. Я брал тебя с собой всякий раз, когда это было возможно.

Этьен. Наверное, я что-то замечал, но, не знаю почему, меня это совсем не тяготило. Вы были моими родителями. Существуют вопросы, которые смущают тебя только применительно к другим.

Морис. Да, для ребенка мама — это все мамы, вместе взятые; дом, «у себя», — это правило: все остальное — исключение. И тем не менее — я едва смею тебе в этом признаться — в какие-то минуты, когда ты уже вышел из раннего детского возраста, меня немного коробило, что ты не выказывал ни удивления, ни беспокойства. Конечно, по сути мною владело чувство эгоистическое, грешное. Но твоя ровная расположенность к нам обоим подчас пугала меня. Мне хотелось большей уверенности в том, что ты видишь между нами хоть какое-то различие. Бывало, я сожалел о том, что ты явно наслаждаешься «очагом», который мне больше напоминал тюрьму. Не знаю, припоминаешь ли ты день, когда мы вместе прогуливались в лесу Марли: это было незадолго до твоего второго экзамена на степень бакалавра. Я готов был открыться тебе. Тогда полоса моей жизни была особенно тяжелой. Как сейчас вижу небольшую беседку среди деревьев, где я собирался поговорить с тобой откровенно. Но в последний момент что-то меня удержало — что, не знаю сам! Возможно, некое целомудрие. Или, скорее, опасение услышать ответ, который поверг бы меня в замешательство. Мне вдруг показалось, что своим поступком я могу разрушить что-то хрупкое и очень для меня дорогое. Или я был неправ?