Татьяна Уфимцева - Прокляты и убиты

Шестаков.Ашот, расскажи че-нибудь лучше.

Васконян часто рассказывал ребятам о графе Монте-Кристо, о пиратах и прекрасных дамах. Бойцы с благоговением внимали сказкам о роскошном мире, твердо веря, что так оно и было, да где-то, наверное, и есть. Старшина Шпатор обожал сказку «Конек-Горбунок», которую Ашот лупил наизусть.

Васконян.

Шпатор.Вот, голова-то у тебя, Ашот, какая золотая. А ты все с начальством споришь, памаш. Писем домой не пишешь, мать командованию звонит: «Где мой Ашотик?» Ничего ты, памаш, не сознаешь.

Сергей.Братушка, письмо мамкино где?

Еремей.Тута.

Сергей.Почитай ишшо раз.

Еремей.«Здравствуйте, сыночки мои Сергей да Еремей. Пишет вам ваша мамка. У нас корова отелилась, телочку Бог дал. Были бы вот дома, молочком бы с новотелья напоила, а так, что живу, что нет. Плачу по отце, да об вас, горемычных. Всю-то ноченьку, бывает, глаз не сомкну…» Слышь, Серега… До Протихи-то нашей отсюда шестьдесят верст всего.

Сергей.И че?

Еремей.Туда-сюда за сутки или за двое обернуться можно.

Сергей.Дак накажут же.

Еремей.Ну, губахта будет нам или наряд – стерпим. Зато молока напьемся и мамку повидаем.

Сергей.Ковды пойдем-то?

Еремей.Да щас прямо и двинем. Мороз ноне спал, добежим!

Тем же вечером нежданно-негаданно в землянку Щуся пожаловал Скорик.

Щусь.Разговор? Длинный?

Скорик.Длинный. Выпить есть?

Щусь.Имеется.

Щусь полез под кровать, достал поллитровку, кусок мяса, пару сухарей.

Скорик.Красноармейские посылки?

Щусь.Да. На сохранении. В казарме раскрадут.

Скорик.Водкой расплачиваются?

Щусь.Да. Сами почти не пьют, им бы пожрать чего, да многие еще и не научились, слава Богу. Ну так за что мы пьем?

Скорик.За победу. За что же еще нам пить-то.

Щусь.Ну за победу, так за победу.

Щусь небрежно, с форсом плеснул водку в рот. Скорик пил неторопливо, степенно.

Скорик.Как тебе суд?

Щусь.А что суд? Поломали комедию! Перевоспитали народ! Теперь с ними управься попробуй. О-о-о-х, мудаки-и-и-и, о-о-ох, мудаки-и-и-и!

Вверху что-то хрустнуло, с потолка землянки посыпался песок.

Щусь.Я вот вам, так вашу мать! Картошку в трубе пекут. Работает сообразиловка солдатская. Жива еще армия, как суд показал. А что дальше с ребятами будет?

Скорик.Да-а, работает. Удальцы! Вот я и пришел поговорить про дальше. Плесни еще, если не в разор. Не пьянства ради, а удовольствия для.

Щусь.Я и не думал, что ты пристрастишься.

Скорик.Да мало ли о чем мы не думали! О многом мы не думали. За нас все время там думали, ночей не спали.

Они снова выпили и молча пожевали вяленого мяса.

Скорик.Медвежатина?

Щусь.Она. Коле Рындину тетка прислала. Сама медведя в берлоге завалила. С детства охотничает, одна в тайге живет. А племянник ее тут доходит. Его бы дома оставить на развод, чтоб род крепить, народ плодить, а его на фронт, и свалит Рындина какой-нибудь немчик из пулемета… Если раньше здесь не свалит дизентерия… Что это, Лева, почему у нас везде и всюду так?

Скорик.Ты думаешь, я про все знаю?

Щусь.Должен знать. В сферах вращаешься. Это мы тут в земле да в г. не роемся…

Скорик.Да, в земле и в г. не… Вот что, Алексей… Скоро, совсем скоро тебе и первой роте станет легче, значительно легче. Но я прошу, предупреждаю, заклинаю тебя, чтобы в роте никаких разговоров, никаких отлучек, драк, сопротивления старшим. Главное, чтоб никаких разговоров. Васконяну скажи, чтоб не умничал, не то место, здесь его сверхграмота ни к чему. И Булдакова предупреди, это плохо кончится. Алексей! В военном округе начались показательные расстрелы. По-ка-за-тель-ны-е! Вос-пи-та-тель-ны-е! Рас-стре-лы! Понял?

Щусь.Как это можно расстрелами воспитывать?

Скорик.Воспитывать нельзя, напугать можно. Средство верное, давно испытанное. С этим средством в революцию вошли, всех врагов одолели.

Щусь.Так. Дожили.

Скорик.Да. Дожили.

Они снова выпили и долго сидели неподвижно.

Щусь.Ты всем командирам предупреждения?

Скорик.Только тем, кому доверяю.

Щусь.Рискуешь, Лева. В нашей армии насчет доверия…

Скорик.Дальше фронта не пошлют, больше смерти не присудят. Я ведь тоже прошусь туда, рапорты пишу. Четыре уже написал.

Щусь.Чего тебе здесь-то не сидится?

Скорик.Да вот не сидится… Мало ты про меня, Алексей Донатович, знаешь, несмотря на давнее знакомство. Ты вот даже отчества моего не знаешь. Не знаешь, ведь?

Щусь.Не знаю.

Скорик.Соломонович мое отчество. Лев Соломонович, ваш покорный слуга.

Отец Скорика, Соломон Львович, был ученым, одним из крупнейших специалистов в мировой оптике. Работал он на военное ведомство, усовершенствуя прицелы пулеметов и зенитных орудий. Мать, Анна Игнатьевна, занималась воспитанием сына, направляя Леву на ниву просвещения. Он учился на втором курсе университета, на филфаке, когда пришли двое военных и увели папу. Анна Игнатьевна думала, что он через день-другой вернется, так уже бывало, но скоро исчезла из дома и мама, потом потянули в контору и Леву. Там ему показали записку матери, где она сообщала, что оба они с отцом преступники, враги народа и ему следует – мать дважды подчеркнула это слово – отречься от них и взять себе другую фамилию: «Бог даст тебе лучшей доли, Левочка. Будь достойным человеком. Пусть тебя не мучает совесть. Ты не предатель». Комнатный мальчик, выросший в достатке, он совсем потерял голову и подписал отречение. Отца его быстренько расстреляли, мать, скорей всего, тоже расстреляли или так упрятали, что не скоро найдешь. А через полгода сместили одного наркома, назначили другого. Леву вызвали в ту же контору, объяснили, что произошла роковая ошибка, мол, в НКВД просочились враги народа, но они понесли суровое наказание за совершенную акцию против его отца. Затем быстренько извинились, сказали, что он может вернуть себе прежнюю фамилию и поступать куда угодно, желательно, однако, в военное училище особого свойства, где так нужны умные парни. Что же касается матери, то будут приложены все силы, чтобы вернуть ее домой. До сих пор, однако, так и не нашли.

Скорик.Но чувствую, чувствую, что она живая и где-то совсем недалеко! Она где-то здесь, здесь, в Сибири где-то…