Петр Катериничев - Странник (пьеса)

Странник, Олег Клёнов – юноша и мужчина

Прохожий, Кавалер, Фортунатов, Меняла – мужчина

Девушка, Девочка, Дама, Оля, Лека, Аля, Лена – девушка и женщина.

В левой стороне сцены (от зрительного зала) – письменный стол, заваленный горами исписанных бумаг-рукописей, пишущая машинка «Ундервуд», чай в подстаканнике; над столом – абажур. За столом сидит Олег и сосредоточенно пишет. [1] Здесь актер может читать с листа, может читать на память (текст выстроен ритмически, «ритмизирован»; считаю – он нужен, как «камертон», который задает тему, как в музыке, и как переход от одной истории к другой. При необходимости (или желании) текст можно существенно сократить. Девушек может играть одна актриса, а лучше – несколько. А можно текст записать заранее и выдавать «за кадром». Для гастрольного варианта так – лучше.

Олег: …Год шел к закату, налитый тяжелой, свинцовой усталостью, сковавшей землю, притянувшей к ней низкое, лилового цвета небо. Острые стрелы поземки неслись по ночным, отполированным слюдяной коркой льда улицам, а на площади – вихрились смерчами у ног каменного истукана на высоком гранитном постаменте. Словно статуя Командора, он застыл перед темным зданием, безлично взирающим на подвластный город и неподвластный снег пустыми провалами черных окон…

Олег замирает, смотрит в непроглядную темень за окном, снова склоняется над рукописью.

Олег:…И время по такой поре кралось неслышно и мнилось вовсе несуществующим. Казалось, и эта ночь, и снег, и усталость – были всегда, и то, что еще блистало в памяти золотистыми искорками сгоревших летних костров, виделось теперь лишь игрой измотанного беспроглядной ночью воображения и горькой бессонницы…

Звонок телефона мечется, как призрак исчезнувшей музыки; Олег невидяще смотрит на телефон некоторое время, снимает трубку, прикладывает к уху.

Зажигается свет над правой стороной сцены – кухней-гостинной. В ней – стол, плита, зеркало, дверь в соседнюю комнату. Оля, в домашнем платье, которое, впрочем, очень ей идет; волосы забраны в пучок…

Оля: Это я.

Олег: Здравствуй.

Оля: Ты хотел зайти…

Олег: Ну… В общем…

Оля: Родители на дачу уехали. Приходи.

Олег: Прямо сейчас?

Оля: А когда?

Олег: Я даже не знаю…

Оля: Да ладно тебе…

Оле г смотрит на заваленный бумагами стол, на стакан с недопитым, бурого цвета чаем… А за окном – всё то же тяжкое, лиловое небо, готовое заплакать…

Олег: (напевает) Ноябрь перед закрытием слезливо и дурашливо расплакался дождем…

Оля: Что? Я не расслышала.

Олег: Ничего.

Оля: Так ты придешь?

Олег: Да.

Олег смотрит на бумаги, кое-как пытается подравнять, листы падают на пол, вместе с несколькими кленовыми алыми и золотыми листьями, смешивась с ними… Свет в правой половине гаснет.

Ольга в кухне-гостинной подходит к большому зеркалу, расплетает забранные в «хвостик волосы, встряхивает головой, снимает домашнее платье, открывает шкаф, прикидывает на себя одно, другое, останавливается на совсем коротком, девичьем, в горошек, надевает его и сабо – на ноги – любуется своим отражением.

Слышен плач ребенка, Ольга уходит в дверь. Свет гаснет.

Олег тем временем идет вдоль сцены. Слышны шумы отправляющихся троллейбусов, лязг дверей, редкие клаксоны автомобилей, редкие лучи фар время от времени прочерчивают пространство… Статуя Истукана. Олег застывает перед ней; в клубящемся в тумане видны лишь ботфорты и крепкая рука, сжимающая эфес стилета. Вдалеке – силуэт дома; окна похожи на соты-иллюминаторы корабля, который никуда не плывет.

Рядом с Олегом останавливается Прохожий. Привлекает внимание Олега коротким: «Ээ…», Кленов поворачивается к нему.

Прохожий: Людей – никого… Как попрятались. ( С елейной мечтательностью) В эдакую пору хорошо бы сидеть где-то в натопленной избушке, отгородившись мира ставнями, взятыми на болты, накрепко, чтоб и не растворить… И не видеть этих пустых выстуженных улиц, и не видеть этих пустых, выстуженных лиц,… И укрыться за желтым светом абажуров, за золотом плотных портьер, в тепле янтарного чая и хмеле пурпурного вина… И заснуть… и не просыпаться…

Прохожий замолкает вдруг, сутулится, втягивает голову в плечи, озирается глазами, словно сболтнул лишнего…

Прохожий:Э-э-э… Огонь найдется?

Олег чиркает кремнем зажигалки. Прохожий прикуривает, смотрит колеблющееся пламя, потом на Олега – испытывающее…

Прохожий: Неровный нынче огонь… Погода собачья… Ха-ха… Как жизнь.

Уходит, подняв воротник плаща. Олег смотрит ему вслед, словно силясь что-то вспомнить. Порыв ветра бросает Олегу под ноги опавшие кленовые листья.

Кухня-гостинная освещается. Тихий стук в дверь. Оля открывает.

Оля: Долго шел, Клёнов. Сашка уснула. Едва уложила. И болтает, и болтает. ( С иронией ) Вся в папу. Упрямая.

Из соседней комнаты доносится голос ребенка.

Олег: Разбудили?…

Оля: Ничего…

Оба заглядывают в комнату.

Детский голос: Дядя…

Оля: Нет, Саша, дядя ушел. И деда тоже.

Детский голос: Дядя! Дядя!

Оля: Спи, моя хорошая…

Прикрыв дверь, оба на цыпочках отходят от двери.

Оля: Понял, Клёнов… Ты для нее – дядя .

Они проходят в кухню-гостинную, устраиваются за столом. На плите кипит кастрюлька с чем-то. В углу за столом – чем-то заставленная, пыльная гитара. Как хлам. Монотонно тикают ходики. Маятник-«глазки» – бегают туда-суда; Кленов косится на них время от времени.

Оля: Есть будешь?

Олег: Лучше чай.

Оля: Есть кофе растворимый.

Олег: Давай.

Оля насыпает порошок, сахар, заливает кипятком.

Оля: Сашка и Стас в аспирантуру поступили. У нас что-то полкурса туда ринулось.

Олег: Да?

Оля: Ты то что? Как всегда, всё трепом ограничилось?

Олег: Так вышло.

Оля: А в школе не надоело?

Олег: Надоело.

Оля: И – что?

Олег: Каждому своё.

Оля: Да ладно тебе…

Во время разговора Оля чистит картошку, крошит в кипящую воду. Олег отщипывает кусочки от батона, скатывает в шарики и машинально отправлет в рот.